Если бы ты был здесь - Джоди Линн Пиколт

а ты застрял в больнице. Я в курсе, что при нашем бешеном ритме жизни редко удается взять паузу и поразмышлять о том о сем. Просто очень трудно находиться в моменте и не переживать, что пауза может превратиться в остановку.

Господи, я совершенно не умею отдыхать! Мне нужно чем-то себя занять.

Или достать где-нибудь самолет. Да, достать самолет тоже было бы неплохо.

С любовью, Диана

Когда со времени моего приезда на остров проходит чуть больше недели, Абуэла приглашает меня на ланч.

До сих пор я не бывала в ее доме. Оказывается, внутри светло и уютно, на подоконниках теснятся растения, стены выкрашены в желтый, а диван накрыт вязаным покрывалом. Над телевизором висит керамический крест, и запах в доме стоит просто божественный. В кастрюле на кухне варится какая-то вкуснятина. Абуэла подходит к плите, мешает содержимое кастрюли лопаточкой, а затем берет в руки тарелки и кивает в сторону кухонного стола, приглашая меня присесть.

– Tigrillo[36], – говорит она мгновение спустя, ставя передо мной тарелку.

Бананы, сыр, зеленый перец, лук и яйца. Пожилая женщина жестом предлагает мне попробовать ее блюдо, и я тут же подчиняюсь – оно восхитительно! – после чего Абуэла с улыбкой вновь поворачивается к плите и накладывает кашу во вторую тарелку. Я решаю, что она собирается присоединиться ко мне, как вдруг пожилая женщина кричит:

– Беатрис!

Беатрис здесь? В последний раз мы виделись четыре дня назад, когда строили замок из песка.

Интересно, она снова сбежала с фермы своего отца?

Из-за закрытой двери на противоположной стене гостиной в ответ раздается шквал гневных слов, которые я не могу понять. Абуэла, бормоча что-то себе под нос, ставит тарелку на стол и в отчаянии упирает руки в боки.

– Позвольте мне? – прошу я.

Я беру тарелку и подхожу к двери. Ответом на мой стук становится очередной поток незнакомых испанских слов.

– Беатрис? – спрашиваю я, наклоняясь к двери. – Это Диана.

Ответа нет, и я поворачиваю ручку. Девочка лежит на кровати, покрытой простым белым хлопчатобумажным одеялом. Ее взгляд устремлен на потолочный вентилятор, а из уголков глаз текут слезы, исчезая в волосах. Словно она сама не осознает, что плачет. Я тут же ставлю тарелку на комод и сажусь рядом с Беатрис.

– Поговори со мной, – прошу я. – Позволь мне помочь тебе.

– Просто оставь меня в покое, – рыдая, произносит Беатрис и поворачивается ко мне спиной.

Тогда я встаю, выхожу из комнаты и осторожно прикрываю за собой дверь. Абуэла смотрит на меня, не в силах скрыть свою тревогу.

– Думаю, ей нужна помощь, – тихо говорю я, но Абуэла лишь трясет головой, а мое беспокойство не в силах прорваться через трудности перевода.

Внезапно открывается входная дверь, и на пороге дома появляется отец Беатрис.

– Ella no puede seguir haciendo esto[37], – говорит он.

Абуэла подходит к своему внуку и кладет руку ему на плечо. Габриэль же направляется прямиком к спальне Беатрис. Недолго думая, я встаю у него на пути.

– Оставь ее в покое! – требую я.

Габриэль вздрагивает, и я понимаю, что он лишь сейчас замечает мое присутствие.

– Porqué está ella aquí?[38] – спрашивает он Абуэлу, и его голос дрожит от гнева и нетерпения, затем Габриэль переводит взгляд на меня и говорит по-английски: – Что ты здесь делаешь?

– Мы можем поговорить? Наедине?

Он пристально смотрит на меня.

– Мне некогда, – бубнит он, пытаясь в обход меня схватиться за ручку двери.

Видя, что отвлечь его не удастся, я понижаю голос в надежде, что Абуэла понимает английский не лучше, чем я испанский.

– Ты ведь в курсе, что твоя дочь режет себе руки? – тихонько спрашиваю я.

Его темные глаза умудряются стать еще темнее.

– Это не твое дело! – огрызается Габриэль.

– Я просто хочу помочь. Она такая… грустная. Потерянная. Она скучает по школе. По друзьям. Ей кажется, что здесь для нее ничего нет.

– Но я ведь здесь. – Он делает ударение на слове «я».

Я молчу, потому что боюсь, что проблема именно в этом.

Похоже, Габриэль начинает терять терпение – мускул на его подбородке подрагивает.

– Почему я должен слушать какую-то Colorada?[39]

Я понятия не имею, что значит последнее слово, но это явно не комплимент.

«Потому что когда-то мне тоже было тринадцать, – отвечаю я про себя. – Потому что моя мать тоже нас бросила».

Однако вслух я говорю:

– А ты что же? Эксперт по проблемам девочек-подростков?

Мои слова попадают прямо в цель: весь его гнев тут же улетучивается. Блеск в глазах тускнеет, кулаки разжимаются, руки опускаются вдоль тела.

– Я ни в чем не эксперт, – признается он, и, пока я прокручиваю в голове его признание, Габриэль поворачивает ручку двери.

Я ожидаю от Габриэля чего угодно, но только не того, что он в итоге делает: входит в комнату и осторожно садится на кровать. Он убирает волосы с лица Беатрис, и тогда она поворачивается и смотрит на отца опухшими, красными от слез глазами.

Тем временем в комнату тихонько входит Абуэла. Она становится позади Габриэля и кладет руку ему на плечо – семейный круг замыкается.

Я словно оказываюсь на сцене посреди постановки без сценария на руках. Я молча отступаю назад и выскальзываю из дому через парадную дверь.

«Изоляция, – размышляю я, – худшее, что есть в этом мире».

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Сегодня, еще до того, как мэр приостановил работу всех торгово-развлекательных заведений, я успел перед работой заскочить в «Старбакс». Я был в рабочей одежде и, конечно же, в маске. Я никуда не хожу без маски. Бариста в шутку заметила:

– Очень надеюсь, что вы не работаете с ковидными пациентами.

И когда я ответил, что работаю именно с ними, она тут же отскочила от меня на три фута. Просто взяла и отпрыгнула. Уж если со мной так обращаются – а ведь я даже не болен! – представь, каково это: быть зараженным и лежать в палате, где компанию тебе составляет только клеймо позора. Ты больше не человек. Ты – статистика.

Отделение реанимации и интенсивной терапии, которое прежде было хирургическим, представляет собой длинный ряд коек с пациентами на аппаратах ИВЛ. Входя в палату, ты словно попадаешь в научно-фантастический фильм; как будто неподвижные тела больных – капсулы, в которых выращивается что-то ужасное. В сущности, так оно и есть.

Мы стараемся интубировать только по показаниям, потому что, основываясь на нашем опыте, как только человек оказывается