Лук Будды (сборник) - Сергей Таск

(И пролил Господь дождем серу и огонь с неба, ниспроверг окрестность сию, и всех жителей, и все произрастания земли.)

и не мог уже себе представить ни цветущих городов, здесь стоявших, ни их обитателей, обрекших города на гибель своим неразумием. Тысячелетия миновали. Патриархальные деревеньки превратились в мегаполисы. А что люди, стали разумнее? Праведнее? Теперь не спросишь пророка на площади Фейсала, каким ему видится конец света. Быть может, таким вот Мертвым морем, где, как в колбе, будет плавать засоленное человечество? Но уже не будет Лота, чтобы вымолить у Бога спасение для себя и своих близких.

(ТЕПЕРЬ Я ВИЖУ, ЧТО ТЕБЯ НЕТ, БОЖЕ! А ЕСЛИ БЫ ТЫ БЫЛ, Я БЫ ПРОКЛЯЛА ТЕБЯ, СЛЫШИШЬ? ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ НА ВЕКИ ВЕЧНЫЕ!)

У Тео упало сердце.

Долина реки Иордан, апельсиновые рощи… мимо, мимо… Хирбет-Кумран, пещеры с осколками жизни ессеев… мимо…

Иудейская пустыня… мимо… монастырь Феодосия Великого, пятый век… мимо…

Пилигримы, спешащие в Иерусалим, где трубят роги на подступах к Храму Господню. Но нет праздника на лицах идущих, ибо тьма пала на землю,

(С чем сравнить тебя, дщерь Сиона? Кто может исцелить тебя? Пророки твои провещали тебе пустое и ложное. Одиноко сидит город, он стал как вдова.)

сокрыла гранитную скалу с оттиском ступни сына человеческого, и дворик, где его пытали, что есть истина, и сад, еще не забывший того поцелуя.

Мимо… мимо… мимо…

Истина не безразлична к людским страстям. Ты солживил, нагой философ, и даже могучее дерево отказалось взять тебя под свою защиту.

И вот – Вифлеем. Как долог был к тебе путь, как безрадостен. Но что сравнится с крутизной последнего подъема! Он сразу узнал горбатый проулок, и куст шиповника со сломанной веткой, и эту выщербленную калитку. Во дворике толпился народ, но когда он подошел к дому, все почему-то расступились, давая ему дорогу.

Вот она какая. Синюшное лицо, голова набок. Крепкую нашла удавку. Глаза открыты, правый бликует, линза. Человеческому терпению тоже есть предел. Из угла старшая дочь глядит волчонком. Младшая, наверно, у соседей. Ничего ты здесь не выстоишь. Мертвые на вопросы не отвечают.

Он вышел на крыльцо. Идти было некуда, оставаться невозможно. Ноги понесли его наугад. Через несколько минут его нагнала Иезавель.

– А он мне про тебя рассказывал, – начала она без предисловий.

– Иаков?

– Велвл. Он говорил, что ты придешь. Когда мы одумаемся.

– Ты… ходила к Велвлу?

– Каждый день. Только сегодня не велел – чтобы я ему не мешала готовиться. А ты меня возьмешь с собой? Я уже не боюсь боли. Не веришь? Смотри, вот! – Она задрала подол и показала ноги в кровоподтеках. – А еще вот… и вот… – она с гордостью отгибала рукава, демонстрируя синяки и ссадины.

Тео онемел.

– Первый раз больно было. Но Велвл сказал, это пройдет. Все мы, от праматери Евы, развратные и подлые. Нам нравится, когда нам больно делают, и наказания мы не боимся. Потому что Бога не знаем. А вот я тебя сразу узнала!

– Он взял тебя силой? Почему же ты продолжала ходить? Он тебе угрожал?

Иезавель удивилась:

– Разве то, что он со мной делал, нехорошо? Но мне ведь нравилось. И мне правда уже не больно ни капельки. Велвл сказал, теперь мне не страшно будет умереть, потому что я исправилась.

– Твоя мать ничего про это не знала?

– Нет, я же была не готова. А вчера Велвл сказал: «Можешь ей открыть наши маленькие секреты».

– Секреты?

– Как я к нему ходила. Про Голду. Про Черную балку…

– Постой-постой. Причем тут Черная балка? И твоя сестра?

– Так записка-то у меня была, а Велвл ее прочел и уголок с «не» оторвал. Если, сказал, не сорвется, сегодня душа твоего отца покинет эту грешную землю.

Тео тряхнул головой: лицо девочки раздувалось у него на глазах, как капюшон кобры.

– А Голда?

– В Голду вселился дьявол. Он даже говорил ее голосом. Велвл пообещал выгнать его, если я точно опишу, где стоит ее кроватка. Жаль, что она все время молчит. Наверно, ей горло обожгло, когда дым изо рта выходил. Я тогда не спала и все-все видела!

– И все это ты вчера рассказала матери?

– Нуда. А она все неправильно поняла, потому что… потому что она… – впервые голос изменил ей.

Они были одни посреди голого поля. По ногам бил ветер. Слепило солнце – ацетиленовая горелка.

– Возвращайся, – сказал Тео.

Иезавель быстро вложила ему что-то в руку и побежала.

– Подожди! Ты говорила, что Велвл готовится…

– К нему должен приехать один тип. Какой-то Мессия.

Когда она скрылась из виду, он разжал кулак. Это было серебряное колечко.

Тео сидел на большом камне. Силы оставили его. Ничто, казалось, не заставит его подняться. День клонился к закату. Тени растягивались по земле, привычные к жесткому ложу. Колдовская пора сумерек, прибежище тишины и фантазии. Чу! слышите?

«Зачем ты убил ее? Неужели ты, автор, не мог придумать…»

«Ты ошибаешься. Как может смертный распоряжаться судьбой бессмертных?»

Взошла луна, запели цикады. Тео думал: «Какой ветер разнес по земле семя зла? Есть ли место, где оно еще не проросло, глуша все живое?»

Смерть – прошелестело спасительное слово.

А что если он прав, этот высохший философ, и я всякий раз ищу смерти среди смертных, безнадежно вымаливая свою награду…

Он вспомнил: некий ангел отпал от веры и был отослан с наказом не возвращаться, доколе не принесет то, что искупит грехи человеческие. Первый раз вернулся ангел с каплей крови, пролитой солдатом за свою землю. Велика была цена той капли, а все же пришлось ему лететь обратно. Второй раз вернулся ангел со вздохом матери, пожертвовавшей собой ради ребенка. Бесценным сочли тот вздох, однако вновь отправлен он был на поиски. И вот, пролетая над землей, увидел ангел палача, занесшего топор над своей жертвой. Вдруг что-то в глазах жертвы остановило руку убийцы, опустил он топор, и слеза скатилась по щеке. С этой слезой вернулся ангел на небо, и был прощен.

Он думал: «Мне нечего больше дать им».

«Стоит ли тогда покидать свою горнюю обитель, если это ничего не изменит?»

«Это мои угодья, и я здесь лесничий».

«Надеешься на чудо?»

«А на что надеешься ты, глядя на чистый лист бумаги?»

«Ты уходишь?»

«Мы еще встретимся».

С этими словами Тео тяжело встал и тронулся в обратный путь.

1981

Ни ты, ни я [3]

В окна давно бил яркий дневной свет, и она никак не могла от него закрыться. Она понимала, что надо подняться, опустить жалюзи, но сил на это не было. Выпитое под утро снотворное, сразу три таблетки, вдавило голову в подушки. Она все же заставила себя встать, доплелась до ванной комнаты и пустила горячую воду. Сидя на краю ванны, она впала в забытье, пальцы механически выдавливали из флакона тонкую струйку. Пена вываливалась наружу, сползала по ногам.

На полочках стояли разные безделицы. Монах с торчащим из-под сутаны членом… папа римский на троне в виде ночного горшка… коленопреклоненная монашка, к которой сзади прильнул игривый Купидон…

В ванной она сразу уснула. Глаза блаженно закрылись, лицо разгладилось. Самым большим успехом она пользовалась у тех, кто никогда не назвал бы ее красивой.

Стукнула дверь лифта. Мужчина в светлом плаще остановился перед № 23, огляделся по сторонам и быстро открыл дверь своим ключом. Бросив взгляд в сторону ванной, он прошел в спальню и, не раздумывая, рванул на себя верхний ящик бюро. Все вывалилось на ковер. Того, что он искал, ни в этом ящике, ни в следующем не оказалось. Нижний ящик был заперт. Он открыл замок английской булавкой, валявшейся рядом, но обнаружил лишь дневники и письма, а они его не интересовали. Он переворошил кровать, повыкидывал белье из шкафа, заглянул во все углы, даже в коробку с нитками – ничего.

Он остановился на пороге ванной комнаты. Женщина спала, рука свесилась через край. Он расстегнул ремень, не сводя с женщины тяжелого взгляда. Вытащив ремень из брюк, он с оттяжкой ударил женщину по голому плечу.

Женщина с криком проснулась. Она неумело уворачивалась от ударов, безуспешно попыталась выскользнуть из ванной. Ее спина, плечи, руки покрылись красными рубцами. Женщина вскрикивала, но не звала на помощь.

– Куда ты его дела, воровка? – он намотал на руку длинную мокрую прядь и повернул женщину к себе лицом. – Где пушка, спрашиваю?

– Не здесь, – выдохнула Эми. – Правда, Макс.

Он оттолкнул ее и стал заправлять ремень в брюки.

– Чтобы в пять пушка была у меня. Вместе с товаром. Ты же не хочешь, чтобы твое хорошенькое личико попортили. А, Эми?

– Нет, – сказала она.

– Не слышу?

– Нет, – повторила она громче.

– Значит, договорились.

Макс прикрутил кран и ушел, шлепая по воде.

После короткого шока ею овладело бешенство. Она влетела в разгромленную спальню и начала крушить все, что попадалось под руку, сладострастно рвать дневники, письма, записные книжки, пока не выдохлась. Тогда она нашла сигареты, закурила.

Где-то заиграли бодрый военный марш.