Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко

все еще не отворялась. Наконец двери ее распахнулись: из них хлынули целые потоки света. Концерт довольно долго продолжался. Я был опять до глубины души тронут пением девиц Медянских. Ребенок лет тринадцати, Мартынов, превосходно играл на фортепиано и возбудил всеобщее удивление.

16 марта 1828 года

Сегодня в столице объявлено о заключении мира с персами: шестьдесят четыре миллиона рублей и провинции Нахичеванская и Эриванская — вот для России плоды окончившейся войны. Миллион рублей и титул графа Эриванского пожалованы генералу Паскевичу. Производивший мирные переговоры Обресков тоже получил триста тысяч рублей, чин тайного советника и орден. Щедрые награды! Государь, говорят, очень обрадован этим событием. Награждая участников в нем, он хочет показать, что милости у него всегда так же готовы, как и кары.

Итак, и без того обширные владения России увеличились еще лоскутком земли. Политики утверждают, что это приобретение полезно потому, что будет служить защитою нашим границам. Мне же кажется, что оно только является новым доказательством перед Европою того, что мы не дадим себя в обиду, но она в этом и без того уже перестала сомневаться. Не захотим же мы в самом деле отнять у англичан Индию. Для этого во всяком случае недостаточно еще ослабить персов. Да и к тому же еще вопрос: мы ли восторжествовали бы над англичанами превосходством наших физических сил или они над нами своею политикою и образованием?

25 марта 1828 года

Праздник светлого Христова воскресения. У заутрени и обедни был вместе с Серафимою Ивановною и пажем Россети в университетской церкви. Весь день до четырех часов проведен в скучных визитах. К счастью, ночью выпал такой снег, что можно было ездить на санях.

Обычай ездить в большие праздники с поздравлениями очень древний и существует у всех образованных народов. Сначала это, без сомнения, принадлежало к числу религиозных обрядов, а после, с утончением общежития, обратилось в житейскую формулу. Формула сия есть одна из тех фальшивых монет в свете, фальшивость которой одинаково известна и дающему, и принимающему. Сколько глупостей, которым следуют и тогда, когда смеются над ними!

8 апреля 1828 года

Каждый почти день из Петербурга отправляется часть гвардии в Турцию. Государь со всеми генералами и дипломатическим корпусом провожает солдат до заставы.

Итак, роковой час ударил для Турции. Спросите в Петербурге всех, начиная от поденщика до первого государственного человека, что думают они о предстоящей войне? «А то, — ответят они вам, — что Турция погибла!» Столь уверены ныне русские в своем могуществе.

Турция, может быть, и не погибнет, судя по политике Англии и т. д. Но то неоспоримо, кажется, что в войне с Россией она не найдет для себя ничего, кроме поражений и стыда. Доверие к твердости государя очень сильно в народе.

Говорят, император объявил Европе, что в предстоящей войне не будет искать завоеваний, но что накажет Турцию за оскорбление, которое та нанесла ему и России в своем первом указе. Англия заметно беспокоится. Рассказывают, что она присылала нашему двору запрос: какое употребление сделает Россия из побед своих в Турции? На это ей ничего не отвечали. И что отвечать? Она не верит тому, чтобы Николай действовал бескорыстно; она не понимает, что ему нужна слава, а не владения, — а в наш век еще только один род славы удивляет — это слава великодушия. Англия боится за Индию. Но если Россия в самом деле имеет виды на последнюю, то во всяком случае будет действовать без шуму и постепенно. Ну, тогда и ставьте ей преграды.

15 апреля 1828 года

Был в итальянской опере. Играли «Сороку-воровку» Россини. Мадам Шоберлехнер пела прелестно. Вся пьеса вообще шла очень хорошо, особенно последняя сцена второго акта. Я был в ложе г-жи Штерич. С нами вместе сидела г-жа Лорер, пожилая, умная и очень приятная дама. Театр был полон. Спектакль кончился в 12 часов. Прелестное пение Шоберлехнер и других заставило жалеть, что он пришел к концу.

26 апреля 1828 года

Государь уехал в армию. Если война начнется, то для того, чтобы усилить могущество России и озарить славою царствование Николая. Но какой порядок вещей будет плодом сего? Будет борьба, борьба кровавая за первое место в ряду царств вселенной — борьба между новым Римом и новым Карфагеном, то есть между Россией и Англией. На чью сторону склонятся весы судьбы? Англия могущественна, Россия могущественна и юна.

1 мая 1828 года

Обедал и вечер провел вместе с моим генералом Бороздиным у его сестер. Дом их почти у самых Триумфальных ворот, так что, не выходя из него, можно было видеть из окошек всех шедших и ехавших на гулянье в Екатерингоф. С трех часов уже начали пробираться туда ремесленники, сидельцы и прочие. Улица постепенно наполнялась, и, наконец, в половине шестого часа потянулись непрерывною цепью и экипажи. На тротуарах народ кипел, как волны. Я не видал, однако, признаков большого удовольствия: на всех лицах лежала какая-то холодная задумчивость. Красавицы в своих розовых и желтых шляпках сидели в экипажах, вытянувшись чинно, точно на смотру. Я стоял у окна и передавал свои наблюдения милой моей собеседнице, девице Бороздиной.

9 мая 1828 года

Сегодня я переменил квартиру. Давно уже собирался я это сделать, но г-жа Штерич все уговаривала меня повременить. Теперь же обстоятельства заставляют ее отдать внаймы почти весь свой дом, и я этим воспользовался, чтобы, наконец, исполнить свое давнишнее желание. Я нанял две небольшие, чистые и светлые комнатки за 18 рублей в месяц. Это недорого. Такая цена возможна только в отдаленной части города, как Семеновский полк, куда я уже и переселился. Прощание с госпожою Штерич и ее сыном было трогательное и сопровождалось взаимными уверениями в дружбе. Весь дом ласково меня проводил.

2 июня 1828 года

Сегодня, по обыкновению, пошел утром к своему генералу и сидел в общей комнате, дожидаясь, пока от него уедут чиновники с докладами. Вдруг мне объявляют, что сделан донос на Галича. Его обвиняют в том, что у него на дому бывают недозволенные философские собрания. Из посетителей никто не поименован, кроме меня. Очевидно, хотят погубить этого благородного, чистого и кроткого мудреца — учителя добродетели, а вместе с ним и меня.

Человек, сделавший сей донос, погубив Галича, конечно, получит имя патриота и благонамеренного, а погубив меня, удовлетворит своей личной ненависти. За что?

Что до меня касается, он немного ошибся в расчете: я не делал тайны из моих посещений лекций Галича. О них