Юго-Восточная Азия в XIII – XVI веках - Эдуард Берзин

У нас нет никаких документальных данных, чтобы положительно утверждать, существовало ли отмененное Викрамавард-ханой положение на Яве искони или же оно сложилось в результате революции Кен Ангрока. Логичнее все же было бы предположить последнее. Ведь во всех других государствах средневековой Юго-Восточной Азии церковь, как правило, только получала дары от монарха и феодалов, а сама ничего им не давала. Экспроприация владений церкви в этих странах (как и на Яве в XVI в.) происходила только при смене одной религии другою. Если принять нашу гипотезу, то получится, что «религиозная революция» на Яве произошла не позже, а раньше, чем во всех остальных странах региона и произошла в специфической форме — не путем введения новой религии, а путем установления контроля государства над церковными владениями. И как всякий первый опыт любого рода, она была более половинчатой и склонной к попятным движениям.

Есть, однако, основания полагать, что обширные привилегии, дарованные Викрамавардханой шиваитской церкви, ненадолго пережили его самого и были вскоре вновь отобраны назад либо существенно ограничены его преемником. Викрамавардхана умер в 1268 г.; в 1269 или в 1270 г. умер его кузен Нарасингамурти. Кертанагара, бывший с 1266 г. официальным соправителем этих двух королей, становится теперь единовластным монархом (1270–1292), и в его правительстве происходят серьезные перестановки.

В 1270 г. уходит в отставку первый министр Мпу Раганата, игравший весьма важную политическую роль в последние годы правления Викрамавардханы. Ему предоставляется внешне почетный, а по существу незначительный пост верховного судьи-княжества Тумапель. Его должность разделяют между собой два молодых сподвижника Кертанагары — Панджи Анграгани и Махиса Аненгах. Министр внутренних дел Вирараджа также был снят с должности и направлен губернатором провинциального центра Суменеп на о-ве Мадура. Сантасмрети, глава шиваитской церкви, также оставил свой пост и удалился в джунгли, чтобы стать отшельником [249, с. 24].

Западные историки и вслед за ними индонезийский историк Сламетмульоно единодушно считают, что эти кардинальные замены в сингасарском правительстве были вызваны разногласиями по вопросам внешней политики. Старое руководство, по их мнению, решительно возражало против широких экспансионистских планов Кертанагары и его молодых соратников. Эти последние стремились к объединению всех индонезийских островов и Малайи в единую империю — Нусантару, а старики якобы не хотели, чтобы политика Сингасари распространялась за пределы Явы. Мотивы их «изоляционизма» при этом выглядят очень натянутыми. Государство Сингасари в начале правления Кертанагары было весьма могущественным и, как показали дальнейшие события, способным на широкие завоевания. Такие опытные политики, как Мпу Раганата и его сторонники, не могли этого не понимать.

Другой тезис, с которым мы также не можем согласиться, впервые выдвинут голландским историком С. Бергом [78] и повторен вслед за ним другими историками. Он заключается в том, что Кертанагара в это время стремился создать конфедерацию индонезийских государств для зашиты от угрозы монгольского завоевания. Но монголы в 70-х годах XIII в. еще целиком были заняты завоеванием сунского Китая. И хотя они еще в 50-х годах XIII в. обходным движением вышли к границам Вьетнама, большая часть морского побережья еще оставалась в руках китайцев. А без флота хану Хубилаю нечего было и мечтать о завоевании стран Южных морей. Если Кертанагара в начале своего правления и мог чего-нибудь опасаться, так это экспансии Сукотаи в Малайе и Западной Индонезии, но и она, судя по источникам, началась только в 1280 г.

Так что оснований для спешки не было. И действительно, первый военный шаг в осуществлении плана «Памалайю» (объединение Индонезии) — экспедиция на Суматру был совершен Кертанагарой только в 1275 г.

Если острейший правительственный кризис 1270 г. был вырван вопросом об этом походе, почему же Кертанагара, побе-цив оппозицию, медлил после этого целых пять лет? Логичнее предположить, что в 1270 г. еще и не было никаких споров о внешней экспансии, а конфликт был вызван какой-то другой причиной. В связи с этим следует присмотреться к персональному составу перемещений в 1270 г.

Прежде всего посмотрим, кто таков был первый министр Мпу Раганата. Как убедительно показал индонезийский историк Сламетмульоно, он является тем же самым лицом, которое в указе 1269 г. выступает под именем Рамапати в качестве главного ходатая шиваигского духовенства [249, с. 25]. При этом крайне любопытно, что в том же указе о нем говорится, что он не только «почтенный и красноречивый министр» (что может быть общим местом), но и специально «знаком с иностранной политикой, знает другие острова и подчинил Мадуру власти монарха» [227, т. III, с. 144]. Трудно представить, чтобы человек с такой биографией мог противиться внешней экспансии Сингасари. Зато он мог вполне резонно подать в отставку, если бы был отменен или ограничен указ 1269 г., который он сам готовил и отстаивал. Позиция главы шиваитского духовенства ясна еще больше. Шивантская религия в отличие от буддийской даже формально никогда не осуждала войну. Немыслимо представить, чтобы Сантасмрети бросил свой пост и ушел в отшельники в знак протеста из пацифистских соображений.

Что касается Вирараджи, то причины его оппозиции Кертанагаре на первый взгляд, неясны. Но если мы примем во внимание, что 22 года спустя именно Вирараджа стал инициатором свержения короля-реформатора, становится ясно, что он (крупный феодал, по некоторым данным, выходец из простолюдинов, может быть, потомок одного из соратников Кен Ангрока) был теснейшим образом связан с прошиваитской группой в правительственной верхушке и в отличие от Мпу Раганата никогда не простил Кертанагаре поворота в политике, совершенного в 1270 г.

Посмотрим теперь на положение дел с точки зрения Кертанагары. Он решительно порвал с верхушкой шиваитского духовенства, но, как мы увидим далее, отнюдь не с самой шиваитской религией. Править в феодальном государстве, не опираясь на духовенство, было решительно невозможно. Поэтому, чтобы не вернуться к старому положению, нужна была какая-то религиозная реформа. И ом нашел ее на пути, который начали прокладывать его предшественники начиная с Кертаджайи на пути синкретизма шпваитской и буддийской религии. Но он пошел по этому пути гораздо дальше и решительнее, чем они.

И дело здесь не только в том, что он формально слил оба эти культа (все другие монархи Явы до него и после него вплоть до прихода ислама если и обожествлялись после смерти в двух ипостасях, то их храмы в ипостаси Шивы и в ипостаси Будды сооружались отдельно и даже в разных областях, ок же первый и единственный приказал соорудить себе заупокойный храм со своей статуей, изображающей его в виде нового единого божества Шивы-Будды). Главное заключалось в том, что в новом синкретическом культе буддизм-шиваизм ведущая, решающая роль была отведена религии меньшинства — буддизму, а Шива в нем занял как бы подчиненную роль по отношению к Будде[36].

Более слабое и бедное буддийское духовенство в своей подспудной борьбе за первенство с шиваизмом искало опору в центральной власти и само стало опорой этой центральной власти. Богатое же шиваитское духовенство, склонное к сепаратизму, было ущемлено и оттеснено на задний план.

Любопытно в связи с этим посмотреть, как совершенно по-разному оценивают Кертанагару и его в известной мере предшественника в области религиозной реформации Кертаджайю два основных источника по яванской истории того времени — «Параратон» и «Нагаракертагама». Согласно мнению автора (или авторов) «Параратона», Кертаджайя — кровавый тиран и маньяк. Кертанагара же — ничтожный монарх, совершенно пренебрегавший своими государственными обязанностями, проводивший все свое время в распутстве и беспробудном пьянстве. И даже когда враги подступили к его столице, он продолжал предаваться диким оргиям (имеются в виду обряды тантрийско-го буддизма) и погиб бы во время одной из них, если бы неблагородный министр Мпу Раганата, который, забыв прежние обиды, явился в последнюю минуту во дворец и, прервав это непотребство, убедил короля встретить смерть, как подобает мужчине, с мечом в руке [249, с. 28–29].

Автор же «Нагаракертагамы» Прапаньча даже для злейшего врага сингасарской династии Кертаджайи находит уважительные слова. В своей поэме он называет его «достославным монархом Кедири, почтенным, мужественным, безупречным; Кертаджайей, который глубоко знал ученые книги Таттвопадеши»[37] (цит. по [227, т. III, с. 45]).

Когда же Прапаньча доходит до Кертанагары, то его краткий и суховатый исторический очерк о королях Сингасари и Маджапахита, правивших до царствовавшего в его время Хайям Вурука, внезапно прерывается длинным и страстным панегириком. Кертанагаре он отводит больше места, чем основателям обеих династий. Его единственного он сравнивает с величайшими героями древнего эпоса — Пандавами и более чем прозрачно намекает, что Кертанагара был новым, высшим воплощением Будды на земле. Государственная мудрость Кертанагары, по мнению Прапаньчи, была безмерна. Как бы предвосхищая критику «Параратона», он пишет: «Воистину, это был монарх не праздный, свободный от склонности к алкоголю[38]; он был весьма ревностен в делах управления, ибо ясно видел, какие трудности надо преодолеть, чтобы защитить мир (человечество. — Э. Б.) в эпоху Кали»[39] (цит. по [227, т. III, с. 48]).