Кукольный домик. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина

побеседовал, сказал, что типичный шизофреник, мы и отпустили. Что мы должны были ему предъявить? Обвинение, что он всякой ерундой птиц кормит?

— Соль и сода используются при мумифицировании тела.

— А я откуда знал? Ничего про мумию тогда известно не было.

— Ладно, я тоже не знала. Волков просветил. Но вот отпечатки снять надо было, хотя бы неофициально.

— Лен, ну что ты переживаешь? Сейчас возьмем этого сатаниста-некрополиста и проверим. Адрес его у нас есть, с санкцией на обыск, думаю, проблем не будет.

Лена снова просмотрела протокол допроса. Нет, не полный узор, чего-то в нем не хватает. Перевернула лист.

— Это что? Его адрес?

— Ну да.

— Тимирязева, 6? Это же… — Лена достала телефон и набрала номер Агаты Тихоновны.

— Леночка, как хорошо, что ты позвонила. Я все стеснялась… Сама хотела… Но сомневалась… Тут такое дело. Не знаю, как сказать…

— Подождите, Агата Тихоновна, помните, вы мне рассказывали про вашего знакомого… ученого… Ну вы еще его сатанистом назвали.

— Это не я, это студентка, но как странно, что ты о нем вспомнила, именно про него я и хотела тебе рассказать.

— Да? И что именно?

— Я не знаю, как это объяснить, но это ненормальное что-то, что-то ужасное. Я вот сейчас смотрю на их балкон… А оттуда на меня, не мигая, смотрят десятки живых детских глаз…

Она узнала его сразу. Человек из метро. Сейчас он был без кепки, широкая полосатая рубаха, похожая на верхнюю часть пижамы, тренировочные брюки. Всё другое, и только лицо… Обыкновенное, ничем не примечательное. Лицо доброго дядечки, мирного прохожего, приветливого соседа. Таких миллионы. Проходящих мимо, живущих поблизости, прижимающихся в тесном вагоне метро. Она вспомнила его мгновенно. И тот запах, что от него исходил. Этот запах наполнял квартиру, концентрировался в комнате, в той самой, где совершал свои чудовищные таинства Андрон Моськин.

— Двадцать шесть. — Таким лицо Олега Ревина Лена видела впервые. Всегда с приятным нежным румянцем, сейчас оно было серым. Впрочем, таким же было и лицо Виктора Котова, и Вадима Сергеева. Даже циничный Волков на этот раз был серьезен и хмур. Она разглядывала их лица долго и внимательно, боясь оторвать взгляд, боясь перевести его и увидеть восковые личики мумий, детских мумий самых разных возрастов, которыми была забита комната.

— И на балконе еще пять. — Котов подошел к Волкову. — Игорь, сигареты есть?

— Есть, — Волков вынул пачку, и к ней потянулись руки.

Они стояли и молча курили. Все, кроме Лены и сидящего за столом краеведа Моськина. Такое было впервые, никто из следственной бригады, кроме Волкова, не курил, тем более в комнате, тем более в присутствии Рязанцевой. Но сейчас запах никотина, который она не переносила, даже для нее казался спасительным. Она вдыхала его глубокими глотками и не могла надышаться. Она так и не решилась взглянуть на страшную коллекцию «кукол», сидела, потупив глаза, но периферийное зрение все равно улавливало детали ужасной картины.

— Ребят, вынесите их поскорей отсюда, только накройте чем-нибудь. Вадим, там внизу Агата Тихоновна ждет. Сделай так, чтоб она это не видела, у нее сердце уже слабенькое. Отведи ее домой… Если получится.

— Хорошо. — Вадим резко повернулся, чтобы проскочить в дверь, и задел стул, на котором сидела большая кукла в кружевном белом платье, к ее голове был приколот венок с кусочком фатина. Кукла накренилась, и тишину комнаты прорезал детский голосок «Я люблю тебя». От услышанного Сергеева качнуло в сторону, и ужас исказил лицо.

— Не трогайте ее. — Моськин подлетел к кукле, сгреб, прижал к груди. — Снежана — моя невеста.

— Твою мать! — не выдержал Котов и, схватив Моськина за плечо, попробовал отнять куклу.

«Я хочу спать», — раздалось из неподвижных губ. Котов отдернул руку.

Только сейчас стало заметно, что из задрапированной кружевной материей спины торчит ручка.

— Что это?!

— Это фонограф, — Моськин усадил куклу обратно на стул. — Вы знаете, какого труда мне стоило его раздобыть. Но я нашел. Нашел для моей любимой. Мне дорого обошлась эта безделушка. — Любовно погладил бледную щечку. — Она принадлежала другой… Другой… Кукла Эдисона… Это такая редкость… Я нашел у коллекционера… В ужасном состоянии. Разобрал… Починил. И Снежана стала говорить.

— Они все, что ли, говорят? — Ревин поежился.

— Не все. Галя, Оля и Тамара. Наташе я вшил в живот механизм от музыкальной шкатулки. А Марине — от плюшевого медведя. Я его на помойке нашел. Поэтому Марина рычит. Она сердится.

— Всё! Я больше не могу, — Лена встала и двинулась к двери. — Вадим, бери его, допрошу в отделении, не могу здесь. Ребят… — Не поворачиваясь. — Думаю, вы и без меня справитесь.

— Одно время я занимался историей русской народной куклы, мне очень близка эта тема. Моя мать, пока не вышла на пенсию, работала парикмахером. У нее остались инструменты, и однажды мне захотелось смастерить куклу, чтобы делать ей прически. В то время я уже увлекался кельтологией и часто ходил на кладбище в поисках контакта с мертвыми. Как-то я наткнулся на неприметную могилу девочки. Решил ее раскопать. У меня была стамеска. Ею разрыл землю в изголовье до гроба и выдолбил отверстие в крышке, через него вытащил тело. Но оно было в плохом состоянии, сильно разложилось, все в личинках. У девочки были длинные волосы. И тогда я решил ее мумифицировать. Я кое-что в этом понимаю. Чтобы правильно всё сделать, нужны соль и сода в определенных пропорциях. Я перенес тело в отдаленный угол кладбища и забросал ветками. Купил в магазине всё, что нужно, на помойке нашел старые капроновые чулки, сделал из них мешочки и насыпал туда соль и соду. Потом привязал к останкам и менял раз в неделю. Влажные сушил тут же, подвешивая на деревья. Влага крайне пагубно влияет на процесс мумификации, поэтому от дождя я накрыл тело целлофаном. Уже после, обмотав одеялом, перенес его в рюкзаке домой. В течение нескольких дней я его восстанавливал. Набил внутрь тряпки, положил женские прокладки, затем зашил тело нитками и сделал на лицо восковую маску. Я наплавлял воск со свечек на лицо, а потом покрыл его лаком для ногтей. Ночью я укладывал ее к себе в постель, рассказывал сказки, пел песни. Она была первой, потом появились другие. Я экспериментировал, не всегда получалось удачно. Вере вместо глаз я пришил пуговицы, но она пугала меня, и я её отнес обратно на кладбище, прикопал в могиле какой-то старухи. Еще я отправлял тех, кто не слушался. Последняя девочка всё время кричала, она была совсем маленькая, мне пришлось вернуть её духам.

Лена переглянулась с операми. Не оставалось сомнений, что Моськин говорил о Сонечке Мамойко.