Убитая монета - Вадим Владимирович Ширяев

обороны. Очевидно, сломать и использовать ее оказалось одинаково дорого, поэтому практичные венцы решили просто не смотреть и не замечать башню, которая тогда, как будто, не существует.

…Интересно и очень удобно, что в Вене частенько на столбах расклеены стихи, объявления, какие-то интересные высказывания. Вот стоишь на остановке, читаешь — и заодно проверяешься лишний раз, который никогда не бывает лишним… Транспорт ходит по расписанию, и сколько тебе ждать, написано на табло, поэтому спокойно ждешь и читаешь, не привлекая внимания. Например, Павлу Белкину больше всего запомнился левацкий материал на столбе у остановки, которой он в свое время пользовался чаще всего: «Пролетарская революция. Секс вместо двенадцатичасового рабочего дня… Полная зарплата за восьмичасовой рабочий день и четырехдневную рабочую неделю…». А еще иногда попадались листовки про то, что не худо бы Италии вернуть австрийцам Южный Тироль, который был оттяпан после Первой мировой войны. И это при том, что по итогам Второй мировой войны сама Австрия, в свою очередь, приросла некоей территорией от Венгрии.

Однажды в самолете местный социал-демократ прочитал Белкину целую лекцию по истории. Его партия, оказывается, до сих пор была в претензии к Сталину за то, что он объявил Австрию первой жертвой гитлеровской агрессии. Целью Сталина было внести раскол в ряды немцев, отделив и противопоставив им австрийцев. Поэтому, по мнению попутчика, в Австрии, в отличие от Германии, после войны не была проведена денацификация, так что многие нацисты остались на своих, в том числе руководящих, постах. После аншлюса[7] многие страны признали его, и только потом аннулировали это признание. Зато в Вене есть памятник Мексике, которая никогда не признавала и не признала присоединение Австрии немцами. Социал-демократ говорил, что аншлюс мог произойти и раньше, но Гитлер, вроде как, опасался негативной реакции Муссолини, потому что имелись претензии к Италии по поводу все того же Южного Тироля. Да и с Судетами оказалось не так просто — до Первой мировой это, все-таки, была австрийская территория…

Павел Олегович потянулся в карман за сигаретами, но потом вспомнил, что давно уже бросил курить и отхлебнул остывший кофе из пластикового стаканчика.

Вообще, в Вене много всего необычного, интересного, неожиданного, — подумал он, — особенно, если оказаться здесь не просто в качестве туриста. Например, девушка, выскакивающая из публичного дома, и садящаяся в такси, чтобы ехать на работу. Или сам публичный дом, находящийся в жилом многоэтажном здании — пусть даже и с отдельным входом. Один местный житель рассказывал Белкину, что за электротехнические работы в этом борделе ему как-то предложили оплату специфическими услугами…

Или вот детский сад, который находился недалеко от советского торгового представительства. На нем висит памятная доска с устрашающей надписью. На доске написано, что, мол, извиняемся и скорбим о печальной практике, существовавшей в послевоенные годы. Написано современно, политкорректно, толерантно — настолько, что ничего не понятно. Белкин в свое время попробовал сам найти в Интернете, что имеется в виду, но не сумел. Пытал знакомых, коллег по работе, местных жителей — узнал только, что речь идет о жестоком обращении с детьми. Кто это был, кто виноват? Этого он тогда так и не понял. Ясен пень, что-то было плохое, за что надо бы извиниться, но вот что именно? Другое дело камень на небольшом пустыре, на берегу Дунай-канал — на нем прямо написано, что раньше тут было гестапо…

Человека, вышедшего из дома с собакой на поводке, Павел Олегович узнал сразу.

Андрей Адольфович Широков, шестьдесят второго года рождения, город Москва. Среднего роста и телосложения, европейский тип лица. Темно-русые, седоватые волосы аккуратно подстрижены, носит очки. Без особых примет. Идеальная внешность для нелегала, хотя сотрудником КГБ СССР или каких-нибудь еще советских «органов» этот человек никогда не был — уж об этом-то подполковник на пенсии Белкин знал совершенно точно. Потому что все, кто пытался установить с ним некие доверительные отношения, очень быстро получали по рукам — Широков был типичным «блатным», или, как тогда говорили, «мальчиком с улицы Горького». Его отец, получивший свое необычное имя в тридцать девятом году, работал во внешней торговле, а мать была дочерью очень известного дипломата, так что большую часть детства и юношества Андрей провел за границей.

У бабушки имелся телефон, по которому она всегда могла позвонить, но очень редко звонила. И звонок этот мог решить любую советскую проблему — настолько ее первый муж был секретным и нужным для социалистической Родины человеком, другой дед — советский замминистра, посидел в лагерях — но на персональную пенсию вышел с двумя орденами Ленина. В общем, как шутил про себя сам Широков, его семья никогда не жила в коммуналках, поэтому квартирный вопрос его, москвича, не испортил. Денег всегда хватало, очень долго он вообще не задумывался, где их взять — и поэтому, видимо, к деньгам у Андрея Адольфовича было правильное, совершенно спокойное и утилитарные отношение.

После окончания очень престижного московского ВУЗа уже несколько лет отработал во Внешэкономбанке СССР — в том числе, в управлении Совзагранбанков. И, между прочим, после того, как в Цюрихе потерпел убытки в размере трехсот миллионов долларов советский «Восход Хандельсбанк», он даже замещал куратора банка на время его командировок и отпуска, а потому имел возможность прочитать досье банкротства, как натуральный и интереснейший детектив.

Примерно в 1991 году во Внешэкономбанке заморозили счета. Но СССР тогда уже окончательно превратился в мир коррупции и блата, в котором можно было сделать все — даже использовать официально замороженные государством средства. Для этого была организована достаточно простая схема. Допустим, у первой организации лежат в банке такие вот «мертвые деньги. А у второй организации есть долг перед банком. Вот первая организация переводит второй внутри банка необходимую сумму, которой гасится банковский кредит. За это вторая организация переводит первой рубли по курсу, в каком-нибудь, например, АКБ «Кредит-Москва», или в Промстройбанке. А банковская крыса, без которой провернуть это было бы невозможно, за посредничество получает свой гонорар. Причем, замороженные деньги «выгоняли» даже за границу, хотя по существенно более сложной схеме. Но зато и комиссионные в таком случае выплачивались куда более толстой пачкой наличных зеленых бумажек. Или можно было заработать еще проще — зайти перед обеденным перерывом в комнату возле бухгалтерии, где по стенам хранятся стопки платежек, найти нужную и переложить ее ближе к тем, которые будут проводиться в первую очередь…

Андрей Широков не стал участвовать в подобных схемах, сделал правильный выбор и достаточно скоро оказался на должности главного бухгалтера в австрийском «Совзагранбанке». Согласно установленной квоте,