На границе Великой степи. Контактные зоны лесостепного пограничья Южной Руси в XIII – первой половине XV в. - Леонид Вячеславович Воротынцев

западноукраинские историки Д. Зубрицкий и И. Шараневич выдвинули тезис о полиэтничном составе населения Болховской земли, состоявшей, по мнению исследователей, из представителей обрусевших тюркоязычных кочевых этносов (крещеных половцев) и славяно-тюркских метисов, которые несли военную службу на степном пограничье Галицко-Волынского княжества[479]. Позднее данный тезис был поддержан современным российским археологом и историком Ю.Ю. Моргуновым. Согласно гипотезе исследователя, ряд пограничных населенных пунктов, расположенных в верховьях Тетерева, Южного Буга, Случи и отчасти Горыни, составляли оборонительную линию восточно-волынского сектора системы защитных рубежей Русской земли, а в 40—70-х годах XII в. передавались во временное держание волынским князьям и могли заселяться выходцами из Поля[480]. В Ипатьевском своде содержится отрывочное сообщение, позволяющее предположить наличие «своих поганых» на землях галицко-волынского пограничья. Описывая события княжеской междоусобицы 1150 г., галицкий летописец отмечает переход князя Изяслава: «…на Гольск да Кунилю в Черныя Клобоукы и тоу приехаша к нему вси Чернии Клобочи с радостию великою со всими своими полкы…»[481] К настоящем времени летописный Гольск достаточно четко отождествляется с Гульским городищем на р. Случ[482], что позволяет достаточно четко локализовать район проживания союзных галицким князьям торко-печенежских федератов. Косвенным, но достаточно объективным подтверждением кочевнического присутствия в Болховской земле является специфика фортификационных сооружений крепостей Болховщины, аналогии которой просматриваются в укреплениях «черных клобуков» Поросья[483].

В 1240 г., при подходе к границам княжества монгольских туменов, болховские владетели заключили с Чингизидами некое соглашение, позволившее «князьям» сохранить свои уделы в неприкосновенности[484]. Исходя из сообщения летописи, можно сделать вывод о том, что Болховская земля получила статус территории с автономным управлением, добровольно подчинившейся монголам с условием выплаты продовольственного натурального налога продуктами земледелия[485]. Наиболее вероятным объяснением соглашения болховской аристократии с монголами может служить наличие враждебных отношений местных элит с династией Романовичей. Накануне монгольского нашествия, в 1235–1236 гг., галицкие бояре в союзе с болховскими владетелями составили коалицию против Даниила Галицкого и Василька Волынского и упорно противостояли им, пока не были разбиты армией торков и киевлян (полк Данила Нежировича) в битве у Каменца (1235 г.)[486]. Ввиду отсутствия в летописных источниках информации о казни или длительном заточении болховских князей после разгрома антикняжеской коалиции допустимо предположить, что после непродолжительного плена Романовичи вернули им владельческие полномочия с возможным условием принесения вассальной клятвы на верность.

Свидетельства об умении монгольских военачальников использовать в целях снабжения войск дипломатические договоренности с правящими элитами отдельных регионов имеются не только в европейских, но и в мусульманских источниках, содержащих информацию о военных компаниях Чингизидов в Средней Азии и на Ближнем Востоке.

Согласно сообщению хулагуидского хрониста Рашид ад-Дина, во время зимовки войск Чингисхана в 1223 г. в местности Буя-Кубур, правитель области Салар-Ахмад «…подвязал пояс повиновения и выполнил все, что было возможно по части подготовки фуража и всего необходимого для снаряжения войска» (монголов. – Л. В.)[487]. Аналогичным образом правители Хамадана и Тебриза предоставляли туменам Субэдэя и Джебе верховых лошадей и скот для провианта во время прохождения их войск по землям Северного Ирана и Южного Кавказа (1221–1222)[488].

Аналогичные эпизоды прослеживаются и в ряде военных кампаний наследников Чингисхана. Так, в самом начале ближневосточного похода внука Чингисхана Хулагу «падишахам и султанам Иранской земли были посланы ярлыки», в которых правителям ряда небольших государств Иранского нагорья предлагалось оказывать проходившим по их территории монгольским войскам всемерное материальное и продовольственное обеспечение: «Если вы, прибыв своей особою, окажете помощь и поддержку войском, оружием и припасами, [ваши] владения, войска и жилища останутся вам и усердие ваше будет одобрено»[489]. В результате «…султаны и малики каждого владения из пределов Ирана направились на служение к его высочеству… все с подобающими дарами»[490]. Несколько позднее, прежде чем начать осаду Багдада, «[Хулагу] отправил гонцов к Хусам ад-Дину Акка, бывшему со стороны халифа хакимом в Дептенге и его округе, таившему обиду на [халифа] Мустасима по религиозным причинам, и потребовал [явиться к нему]. Хусам ад-Дин без колебаний вверил Дептенг своему сыну эмиру Са’ду и тотчас явился на служение. Хулагу оказал ему большое благоволение и милость и удостоил разрешения вернутся обратно…»[491].

По мнению О.П. Толочко и В.М. Рички, соглашения, заключенные Чингизидами с правящей верхушкой Болховской земли, следует рассматривать как «инфраструктурный проект», имеющий аналогии с политикой монголов в других землях, подвергнувшихся нашествию[492]. Вместе с тем необходимо отметить, что попытка исследователей провести прямые аналогии «болховских князей» с «канесиями» (caneseos) венгерской Трансильвании, упоминаемыми в хронике магистра Рогерия, представляется не вполне обоснованной. В отличие от трансильванских «канесиев», непосредственно назначенных монгольскими военачальниками из представителей населения, проживавшего на территориях, подвергшихся прямой военной оккупации, представители болховской аристократии лишь получили подтверждение своих властных полномочий от Бату или кого-либо из представителей «золотого рода»[493]. Учитывая данное обстоятельство, более обоснованным представляется определение статуса болховских князей как местных династов, признавших политическую зависимость от Монгольской империи, с обязанностью выплаты натурального продовольственного налога (тагара).

О наличии неких политических договоренностей болховских владетелей с монголами свидетельствует сообщение Ипатьевской летописи о том, что в период подавления Даниилом Галицким сепаратистских групировок боярской знати в 1241 г. правящие элиты Болховской земли расчитывали на поддержку монголов в военном противостоянии с Романовичами «…яко от Тотаръ болшоую надеждоу имеаху…»[494]. Однако вследствие нахождения в этот период времени монгольских войск в Венгрии[495] Чингизиды не смогли оказать серьезной военной помощи своим «служебникам».

Воспользовавшись благоприятной внешнеполитической ситуацией, Даниил Романович направляет в Болховские земли значительные силы под руководством одного из своих ближайших сподвижников – «печатника» Кирилла. Поход галицких дружин закончился взятием городов «Деревичь Гоубинъ, Кобоудъ, Коудинъ городець, Божьскыи Дядьковъ»[496], а также опустошением Болховской земли, которую Кирилл «пленивъ» и «пожегъ»[497].

Допустимо предположить, что после успешной военной кампании Кирилла в 1241 г. болховские владетели восстанавливают вассальные отношения с галицким княжеским домом, сохраняя при этом значительную степень административно-управленческой автономии. В значительной мере этому способствовало и географическое расположение уделов болховских «князьцов», находившихся между землями Романовичей и владениями монгольского наместника Куремсы, который, по сообщению Плано Карпини, являлся «…господином всех, которые поставлены на заставе против всех народов Запада, чтобы те случайно не ринулись на них неожиданно и врасплох»[498]. В частности, Ипатьевская летопись отмечает попытки политического лавирования владетеля Кременца – Андрея: «…Андрееви же на двое боудоущоу овогда взывающоуся королевъ есмь овогда же Татарьскымь держащоу неправдоу во сердци…»[499] О сохранявшейся вплоть до середины 50-х гг. XIII в. проордынской ориентации правящих кругов ряда районов галицко-ордынского пограничья свидетельствует летописное обозначение населения региона