Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин

сейчас. Меня не очень-то вдохновляла идея влезать в одежду от Валентино, еще меньше я обрадовалась, когда ее увидела! После ночи ожесточенной борьбы, которую я вела с Габриэль, костюмерша поразилась изяществу моих собственных вещей и позволила мне остаться в них. Мы встретились с нужными людьми, и тут – о, ужас! – оказалось, что в пятницу я должна петь на итальянском языке популярную песню «Come un gabbiano» («Будто чайка»). Мы пообедали в ресторане с видом на Тибр, где нас искусали комары. Потом отправились в студию звукозаписи прослушать песню, которую мне предстояло исполнить на итальянском.

* * *

Я позвонила Сержу узнать, не хотел бы он написать французскую версию на музыку, которая прямо за душу берет, и он написал песню «Quoi» («Что»). Филипп Ларишом поехал в Париж с записями музыки, Серж положил на нее слова, жутко трудные: «Что? От нашей огненной любви остался только пепел? / Вот бы земля остановилась и я с нее сошел…» Ларишом ездил туда и обратно, поскольку я должна была сниматься в Риме. Помнится, я записала эту песню, а потом дала прослушать Сержу по телефону, но Ларишом утверждает, что все было не так, что он был с Сержем в Париже и дал ему прослушать запись, которую сделали в Риме. Я хорошо помню, что Серж рыдал, слушая эту песню, я слышала, как он сморкался, прежде чем сказать мне, что это великолепно. Благодаря этому успеху я смогла выступить в «Батаклане». «Come un gabbiano» на итальянском так никогда и не пошла, зато «Quoi» имела огромный успех…

* * *

Я пригласила Габ в «Болоньезе» на Пьяцца-дель-Пополо. Боже, как я люблю итальянскую жрачку! На следующее утро первый съемочный день. Машина в 8 часов. Я предстала в ужасном виде. Мне пришлось писать слова на ладони, голова совсем не работала!

В отель вернулась в 15 часов, дел у меня не было, и я присоединилась к Г. в бассейне «Хилтона», потом мы пошли в салон красоты, где меня за несколько секунд убедили сделать эпиляцию, чтобы я могла надеть бикини. Косметолог была удивлена, обнаружив, что волос у меня очень мало, но она работала очень тщательно. Габриэль тоже поддалась соблазну и претерпела муки, тогда как мне было совсем не больно. Она выбрала полную эпиляцию и изошла криком. Очень было смешно, когда решалось, где надо было начинать, на какой высоте! У нее обнаружился шов от аппендицита и шов от кесарева сечения. Потом нам показали довольно милую штуку: похоже, французские женщины делают эпиляцию в форме сердца. Габриэль вышла из салона красивой, как сердце, и мы отправились покупать панаму. Откуда-то появившийся папарацци сделал два-три фото, а потом еще полчаса меня преследовал. Мы спрятались за стойкой у Нино. Официант очень удивился и сказал, что столик заказан на 20 ч. 30 мин. Я ответила, что в курсе, но мне не дает покоя фотограф. «Не могли бы вы взглянуть на улицу и сказать, уехал он или нет?» Нет, он по-прежнему был там, но теперь их было уже двое! Выскочив из заведения, мы помчались вверх по лестнице на площади Испании, но тут вдруг до меня дошло, что это безумие – указывать им дорогу до отеля. Я постаралась оторваться от них и, сделав огромный крюк, вернулась назад. Я была вся красная, когда очутилась перед журналистом, пришедшим брать у меня интервью для «Панорамы»! Мы пообедали у Нино с Антонеллой, и она поведала нам все о своей личной жизни в мельчайших подробностях, мы не успевали опомниться!

Я сижу в ресторане отеля после еще одной бессонной ночи, последовавшей за трудным днем с Гассманом и Мастроянни. Я ничего не сказала и ничего не поняла. Мастроянни передал дружеский привет Сержу. Слава богу, после веселой поездки в коляске я буду ужинать с Габриэль у Альфредо. Мы бросили монетки в фонтан, и я везде делала фото, когда сидела верхом или в карете. Кучер привел с собой какого-то малого, и он загораживал нам вид.

* * *

7 июля

Возвращение в Рим, приятный день и нежная ночь с Жаком. Мы поехали на машине до Эвиана, чтобы увидеть Шарлотту[98], но она куда-то ушла, и тогда мы поехали посмотреть «Поездку в Индию», фильм слегка натужный и прямолинейный. Изысканный ужин с Жаком в «Ричмонде» и ночь счастья. Я так была рада его видеть, все опять было весело и возбуждающе. Как же наша жизнь зависит от слов другого человека, которые ты надеешься услышать! Я уже ошалела оттого, что в сфере чувств то и дело пытаюсь пройти по проволоке, однако в последнюю ночь у меня было впечатление, что мне позволено ощутить себя в безопасности, умиротворенной и счастливой. Я думаю, что впервые я спала в его объятиях, ни о чем не тревожась. Крепко или нет – не имеет значения: на следующий день съемок у меня не было, мы занимались любовью всю ночь, без слез, без чувства вины, в мире и согласии. Я без конца просыпалась и прижималась к нему, как если бы я была ребенком, а он взрослым, и мне было спокойно.

* * *

12 августа, письмо, адресованное моему дневнику

Я забросила тебя, мой дневник, и если я пишу теперь, то только потому, что ты единственный, кто может услышать меня, когда все спят. Ты слушаешь меня, как на исповеди, через решетку исповедальни, но отпущения грехов не будет.

Рассказывая тебе все, я добьюсь только того, что меня станут меньше любить; это риск, на который я иду, делая эти записи, поскольку все знают о твоем существовании. Иногда у меня бывают жуткие приступы агрессии, приступы страшные; в ладонях у меня колет, а в голову будто вонзаются иглы; пики и иглы образуют вокруг моей головы чудовищное гало, сердце выпрыгивает из груди, я чувствую себя больной, уколы от ладоней распространяются дальше по рукам, и у меня возникает желание кого-нибудь ударить. В действительности эти люди ничего мне не сделали, они просто внушили мне страх. Иногда я спрашиваю себя, способна ли я жить, не причиняя никому боли. Мне кажется, что состояние мое ухудшается. У меня были два таких приступа за два месяца, и это меня ужасает. Я всегда думала, что, если рядом со мной окажется очень красивая, сексуальная девушка, у меня ни с кем ничего не выйдет. Собственная сексуальность пугает меня больше всего на свете. Фактически у меня было два приступа, вызванные ужасом, который внушил мне этот враг, но враг-то этот – я сама. Больше всего я боюсь, что, если Жак увидит меня в этом состоянии, он меня бросит. Гораздо благоразумнее скрывать это от