Перестройка - Игорь Борисович Гатин

означает, что ты выработал иммунитет – страх всё равно остаётся с тобой, просто уходит глубже и не мешает твоим реакциям в моменте. Но появляется новый – страх быть уличённым в страхе. Ведь это разрушит твой имидж, наработанный временем, а значит, и главное преимущество – психологическое. И потому ты продолжаешь провоцировать ситуации, чтобы снова и снова доказывать и окружающим, и прежде всего себе самому своё право на место у окна. У маленького зарешёченного окошка. Такое вот развитие по спирали с появлением производных базового человеческого инстинкта, вызванного к жизни тем, что окружающий мир как минимум не является дружественным по отношению к человеку. И человек отвечает ему взаимностью.

«Эк тебя забрало! – И Ромка привычно отогнал глупые, ненужные мысли. – Что сделано, то сделано! Зато вот она – какая красавица! А запах! И как все завтра удивятся и обрадуются!»

* * *

Он с трудом разлепил веки. Юлька надрывалась в своей кроватке. Вставать категорически не хотелось, и Ромка протянул руку, надеясь её успокоить и заодно проверить, не мокрая ли она. Дочка была сухая, но, почувствовав родительское присутствие, зашлась в истошном вопле. Делать было нечего, пришлось вставать и брать ребёнка на руки. Третий раз за ночь. Два раза вставала Вика, носила по комнате и пела песенки, но Юлька не успокаивалась. Ромка слышал её плач словно сквозь вату, однако встать и помочь жене не было никаких сил. Но теперь точно его очередь. Он ходит по тёмной комнате с собственным чадом на руках, негромко поёт «Хазбулат удалой, бедна сакля твоя…» и не испытывает никакой отцовской любви, а лишь досаду и раздражение. Ребёнок будто чувствует его состояние и, кажется, назло продолжает захлёбываться собственным плачем, переходящим в крик. Вот-вот в стенку постучат… В голове каша из обрывков мыслей и лишь одно отчётливое желание – упасть и уснуть, а там хоть трава не расти – замолчит рано или поздно, куда она денется. Если бы не тёща в соседней комнате, он бы, наверное, так и сделал. У него сложилось убеждение, что ребёнок капризничает, потому что привык – его обязательно возьмут на руки и будут нянчиться. «Интересно, вопила бы она так, если бы рядом никого не было? Чёрта с два!» Ромка со страхом ощущает, как в нём растёт желание, в котором стыдно признаться даже самому себе, – хочется сильно ущипнуть этот орущий комок, чтобы он зашёлся в ещё большем крике, но орал уже заслуженно, имея объективные основания! «Нет, это ужасно! Это не могут быть его мысли!» – он гонит их прочь и продолжает, как сомнамбула, бродить по комнате, уже различая в темноте предметы, и петь бесконечно лишь два куплета, которые помнит из детства. Кажется, или за окном действительно посветлело?

* * *

«Девушка, девушка! Подождите!» – в отчаянном призыве слышался ужасный акцент, но не кавказский, и она, заинтригованная, – не каждый день на московских улицах услышишь подобное – обернулась. За ней по ступенькам Гнесинки бежал явный стопроцентный иностранец – в его внешности преобладали южные черты: вьющиеся смоляные волосы, чёрные глаза и брови, чёрная трёхдневная щетина на смуглом лице. При этом было очевидно, что вы имеете дело с европейцем – неброский лёгкий шарф повязан небрежно, но элегантно, тонкой выделки пальто изящно облегало худощавую фигуру, зауженные брючки и чистые ботинки завершали облик.

– Вы, вы очень красивая! Я хочу снимать вас в кино! – слова вылетали из него как горох. Она всё ещё молчала, не воспринимая происходящее всерьёз. Сознание услужливо делало паузу, прежде чем впустить информацию внутрь и, тем более, воспринять её, переработать. Это позволяло выглядеть надменно-неприступной, что приводило иностранца в восторг – он распалялся всё больше.

– Я агент! Нет, не шпион. Не ноль-ноль-семь! Пиф-паф не будет! Будет кино! Хороший итальянский кино! Вы любите Италию? Кофе, апельсины и кино!

– Простите, я опаздываю на занятия! – Вика Романова развернулась и стремительно влетела в стеклянные двери училища, оставив экспрессивного итальянца стоящим на ступенях под невесомыми белыми снежинками, парящими в морозном воздухе.

Но это только со стороны могло показаться, что неожиданная встреча оставила её равнодушной. Сидя на паре по музлитературе и глядя в окно, в мыслях она была далека от жизнеописаний представителей Первой венской школы и весь день идущего за окном снега. Нет, ей представлялись кривые улочки, заполненные шумными, жизнерадостными людьми, буйная южная растительность, солнце в зените и крики «Мотор!». А также она сама в воздушном белом платье, падающая в объятия жгучего брюнета. Нет-нет, Ромка может не волноваться, это просто роль, но дубли повторялись и повторялись. Как назло! У брюнета были сильные волосатые руки и белозубая улыбка. И красная гвоздика на лацкане кремового костюма. Чёрт бы её побрал, эту гвоздику!

«Ну почему, почему она убежала, не дослушав?! Что тут такого – просто выслушать, что собирается предложить вежливый европеец по поводу съёмок в кино? Какое кино, у тебя ребёнок дома, полгода нет, а ты кино! Ну и что, что ребёнок? Что ж теперь, всё время дома сидеть, пока однокурсники по дачам разъезжают, тусуются? Её даже приглашать перестали уже. Конечно, она никуда не поедет без Ромки. А одновременно их мама не отпустит, она отказывается одна с Юлькой оставаться. А кому они там нужны с маленьким ребёнком. Да и с Ромкой она там, честно говоря, не нужна. Вот раньше прохода не давали, звали и на кинофестивали, и на модные показы, на презентации, куда обычный москвич никогда не попадёт. Просто в кино или в театр. Она отказывалась, мама не отпустит, но её продолжали настойчиво приглашать. И она снова отказывалась с лёгким сердцем – куда они денутся, эти фестивали с презентациями – вот закончит первый курс, и всё будет! Но после первого курса в её жизни появился Ромка. А после второго – Юлька!» – Вика сама не заметила, как покраснел аккуратный носик и защипало в глазах. «Интересно, найдёт её этот итальянец? Он вроде настырный…»

Нашёл. В вестибюле после занятий. И в этот раз спокойно и обстоятельно, смешно путаясь в русских фразах, повторил своё предложение пройти кастинг на роль в итальянском фильме. Про сам фильм, правда, ничего не рассказал. Это она потом уже поняла.

Реакция домашних оказалась весьма противоречивой. Ромка был в восторге и говорил – не вопрос, конечно, он посидит с Юлькой сколько надо! Папа поддакивал и гладил её по голове. Пока не взглянул на мать. Та стояла, поджав губы. И отец сразу осёкся.

– Нет, снимайся, конечно. Кто же против? Только вот