Воспоминания и мысли - Жозефина Батлер

закона, благодаря которым было установлено, что слова «по законам страны» относятся именно к приговору суда присяжных. Обсуждение статей закона способствовало, быть может, более, чем что-либо другое, пролить свет на происхождение учреждения суда присяжных и подтвердить, что этот древний, «закон страны» составляет неизменную и нераздельную часть конституции. Одно из самых памятных обсуждений, способствовавших освящению принципа, о котором идет речь, показало, что приговор суда присяжных и есть единственная конституционная форма приговора, признаваемая Великой Хартией; он был произнесен во время царствования Карла I, когда арестовали пятерых членов парламента. Тогда один из членов суда, Сельден, требовал освобождения сэра Е. Гампдена, незаконно посаженного в тюрьму. В своей знаменитой речи он ясно показал, что слова «per legem terrae» относятся исключительно к суду присяжных и что арест может быть произведен только по приговору этого суда.

Мы, соединившиеся для борьбы за отмену «Закона о заразных болезнях», утверждаем, что этот закон не конституционный, так как он исключает решение суда присяжных в случае, могущем иметь чрезвычайно серьезные последствия для преследуемых.

Говоря об этом, мы не забываем, что есть целая категория случаев, которые в настоящее время в Англии судятся без участия присяжных. Но это так называемые «случаи незначительные, второстепенной важности».

Тут же дело идет о чести женщины, а это очень важно, и государство, не признающее святости чести женщины, не может процветать. Мы утверждаем также, что случай, где идет речь о чём-либо подобном, не может быть причислен к разряду «второстепенной важности», к каким бы ухищрениям ни прибегать.

Вот почему мы утверждаем, что закон, дающий мировому судье право решать дела, в которых идет речь о чести женщины, есть нарушение конституционного права, это нарушение так же значительно, как если бы решение вопроса, совершил ли мужчина убийство или нет, принадлежало просто мировому судье.

Мы, безусловно, находим, что лишать женщину права быть судимой судом присяжных, когда дело идет о ее чести, есть нарушение английской конституции, и именно той основной части Великой Хартии, где сказано: «Мы не произнесем ни над кем приговора иначе, как по требованию суда равных ему»…

Было бы бесполезным ребячеством отвечать нам, что «Акты о заразных болезнях» относятся только к женщинам, занимающимся проституцией. Неужели воображают, что в Англии есть наивные люди, которые думают, что гарантии английских законов существуют только ввиду преступников? Они существуют также и для невинных, могущих подвергнуться ложному обвинению. Воображают ли, что мы настолько слепы, что не видим возможности для невинной женщины быть обвиненной в силу этого закона? Напротив, вполне ясно, что вопрос о чести женщины принадлежит к тем, которые легче других дают повод к ложным обвинениям.

Без сомнения, богатые и сильные мира сего не будут страдать от того, будут ли судиться судом присяжных случаи, о которых идет речь. Люди, принадлежащие к известным классам общества, не подвергаются опасности быть обвиненными в воровстве – они гарантированы своим богатством, своим положением. Точно так же и женщины, пользующиеся привилегиями богатства и положения, не рискуют быть обвиненными в проституции. Этим, вероятно, объясняется равнодушие, с которым привилегированные классы отнеслись к принятию парламентом «Закона о заразных болезнях». Тем же можно объяснить и настойчивые уверения этих господ в том, что наши опасения лишены всякого основания и что ошибки почти невозможны. Здесь кстати будет привести слова Юниуса: «Законы издаются не для того, чтобы относиться с доверием к тому, что люди хотят сделать, а для защиты от того, что люди могут сделать[4]. Действительно, можем ли мы довольствоваться уверениями, что чиновники, которым поручено применять законы, никогда не сделают ошибки? Конечно, нет. Дамы, катающиеся по вечерам в своих экипажах, могут, конечно, быть покойны: их никто не оскорбит. Но женщины из народа – дочери, жены, сестры рабочих – могут ли они быть так же покойны, если им надо выйти в поздний час по делу, а не раз и для оказания кому-нибудь помощи, для какого-либо доброго дела? Может ли быть покойна бедная девушка, сирота или же просто одинокая вдали от дома, от семьи? У нее нет никого, кто бы ее защитил; без родных, без друзей борется она за свое существование, за жалкий кусок хлеба, борется со злобой людской, страдает и терпит, чтобы честно прожить своим трудом. Не подвергается ли она опасности при существовании подобного закона? Бедная и одинокая, ее на каждом шагу могут обвинить в проституции, а тем более, что одна из статей этого закона имеет в виду девушек, живущих «вне семьи», и предписывает особенно строго следить за ними. Если же ее обвинят, то что ей делать? К чьей помощи может она прибегнуть? Существует ли закон, который может ее защитить? Уж не тот ли закон, который обманул ее? В этом случае ей должно принадлежать право обратиться к суду присяжных и ко всем способам защиты, предоставляемым законом.

Нас обвиняли в том, что мы вопрос этот сделали вопросом сословным. Пусть так. Но можно ли обвинять тех, которые находят, что какой-нибудь вопрос ближе касается бедных, чем богатых? И не мы ведь установили это различие, а богатые классы, которые старались показать, что их этот вопрос совсем не касается. Нам сказали, что наше дело слишком неприятно, чтобы говорить о нем как о деле, имеющем общий интерес. Пользуясь таким предлогом, эти господа старались заставить нас замолчать; сами же они вышли из своего состояния апатии, чтобы употребить свое влияние на проведение закона. Довольные тем, что «Закон о заразных болезнях» не ограничивает ни в чём их собственную свободу, они, казалось, забыли в своем ослеплении, что их дети и дети их детей могут пострадать наряду с детьми бедных от последствий такого насилия над свободой. И вот цепи, которые они теперь куют для других, могут со временем сковать их самих.

Когда же мы обратились к бедным классам, то увидели, что они отдают себе ясный отчет в этом деле. Они понимали, что вопрос касается их непосредственно. Они также поняли, что он имеет значение для всей Англии, потому что политическая свобода нашей страны основана на уважении права каждого гражданина.

– «Суд присяжных, – говорит Блакстон, – всегда был и, надеюсь, будет славой английского законодательства… Не есть ли одно из самых благородных преимуществ гражданина эта уверенность в неприкосновенности его личности, его свободы, его имущества, и эта неприкосновенность может быть нарушена только с согласия двенадцати равных ему граждан. Смело утверждаю, что это учреждение было в течение многих веков защитой справедливости и свободы, создавших величие Англии».

Вследствие всего сказанного я считаю, что настоящий кризис имеет такое же значение, как всякий другой, через который прошел народ.