Совок 12 (СИ) - Агарев Вадим

Жила экс-миллионерша на третьем этаже обычной панельной пятиэтажки. Пришлось вместе с ней останавливаться после каждого лестничного пролёта и ждать, пока она справится с одышкой. А ведь они с Алексеем Мордухаевичем, если оный не врал, еще и сексом регулярно, и каждодневно занимались! Данная неуместная мысль зачем-то мелькнула в моей многократно отбитой голове. Я даже покачал головой, глядя на вспотевшую и распутную предпенсионерку. Практически бабушка, а всё туда же! И это при таком-то ушатанном состоянии здоровья далеко уже не юной профурсетки! Насколько же похотливый народ, эти кладовщики с долбанной «ликёрки»! Гвозди бы делать из этих людей… А потом этими гвоздями самых распутных блядей к городским воротам прибивать! Или к церковным, если не сыщутся городские.

— Разуваться я не буду! — известил я Ирсайкину, когда мы вошли в её квартиру, — Я милиционер, мне можно.

Хозяйка промолчала и, переобувшись в тапки, проследовала на кухню. В голове рефлекторно сверкнуло, что кухня, это есть средоточие колюще-режущих предметов и я, не отставая, поспешил за ней.

— Чай потом! — пресёк я попытку бабы Мани подпалить конфорку плиты под эмалированным чайником, — Давай мы сначала наши дела завершим! — я присел на табурет, стоявший сразу после входа в крохотную кухню.

— Какие такие наши дела, начальник? — настороженно замерла бывшая бюджетодержательница, до хруста сжав в руке спичечный коробок. — Чего ты еще от меня хочешь?

— Не интимной близости, на этот счет не беспокойся! — совершенно искренне заверил я старшую кладовщицу, — По этой части я твоему Алёше уж точно, не конкурент! Ты мне остальные деньги выдай и я дальше по своим делам поеду! — вцепился взглядом я в глаза мадам Ирсайкиной.

Она еще сильнее сгорбилась и обессилено опустилась на вторую табуретку.

— И вот, что, Мария Антиповна, ты прими к сведению, если ты сейчас утаишь хоть одну левую копейку, я тебя упакую по самую маковку! — я слегка пристукнул ладонью по клеёнке кухонного стола. — Даже не сомневайся! Если не высшую меру, так свою законную пятнашку ты точно, получишь! Сама же читала свидетельские показания! И кроме них на тебя еще кое-что имеется, ты не сомневайся!

Не говоря ни слова, злейший враг советской алко-экономики поднялась и, старчески шаркая тапками по желтому линолеуму, вышла из кухни. Повинуясь учению академика Павлова о собачьих рефлексах, я тоже поднялся и поплёлся за ней. Ибо, служа отечеству, уже много раз имел возможность убедиться, что в потаённых местах, где прячут неправедно нажитые средства, зачастую хранят и всевозможные стреляющие механизмы. Что ни говори, а баба Маня в данный момент моими стараниями погружена в жесточайшую стрессовую ситуацию. И посему уповать сейчас на её адекватность было бы, по меньшей мере, очень глупо.

Пройдя короткий коридор и залу вслед за Марьей Антиповной, я попал во вторую комнату. Служившую ей, надо полагать, будуаром. Не оглядываясь на меня и, как я думаю, испытывающая ко мне нелюбовь женщина, кряхтя и вздыхая, заняла коленно-локтевую позицию.

Я уже хотел призвать заслуженную, хоть и криминальную работницу спиртовой отрасли к порядку, но увидел, как она полезла под широченную металлическую койку. Роскошная в своём купеческом блеске кровать была великолепна! А спинки её увенчивались никелированными шарами и замысловатыми завитушками.

Вовремя поняв, что меня в данный момент не соблазняют и исходя всё из той же профессиональной трусости, я отступил на два шага назад и в сторону. И всерьёз сосредоточился на шевелениях широкой задницы Марии Антиповны. Тщетно пытаясь понять, что же это она там под своей величественной койкой делает.

Пока я ломал голову, как не допустить посягательства на свою жизнь и здоровье, двуспальная жопа старшей кладовщицы подалась назад. Из под кровати Баба Маня выбралась, двигая по полу обыкновенный посылочный ящик. Средних размеров и с остатками сургуча на его боковине.

— Забирай, начальник! Это всё! Больше у меня ничего нет! — с мертвенным безразличием, очень тихо пробормотала старшая спиртоохранительница, — Если хочешь, я тебе еще свою сберкнижку на предъявителя отдам. Там тыщи полторы, И в кошельке еще рублей сорок от получки осталось, — сидя на полу и тяжело дыша, без какой либо насмешки на лице и в голосе, предложила она.

Я молча поднял с пола фанерную коробку и, не прощаясь, пошел на выход. Прагматично рассуждая на ходу о том, что за полторы тысячи, даже, если к этой сумме добавить сороковник из бабкиной получки, толкового киллера на голову действующего мента ей не найти. А с бестолковым, даст бог, я уж как-нибудь справлюсь. В том, что других существенных накоплений у Ирсайкиной не припрятано, я почти не сомневался. Всё же, какой-никакой, но я опер. И человеческое лукавство от неполживой истины отличать научился еще в прошлой жизни.

Поставив увесистую посылку на пол заднего сиденья, я запустил двигатель и вырулил со двора. Надо было побыстрее вернуться на загородное пазьмо семейства Вязовскиных и освободить ни в чем не повинную яблоню от иуды-мичуринца. Не скрою, мне очень хотелось отложить это дело до утра. Но уже начав колебаться, я вовремя вспомнил, что ночные погоды ныне случаются отнюдь не летние. А из тёплой одежды на Алексее одни лишь подаренные мной зимние штаны. Всё остальное, включая легкомысленные сандалеты, ночному сентябрю не соответствует никак. Оно бы и хер с ним, с этим вороватым иудеем, но наручники, которыми он накрепко повязан с деревом, имеют отштампованный на них номер. И пусть они за мной не числятся, однако, если изнеженный кладовщик, замёрзнув, вдруг окочурится или до кого-то доорётся, то проблем в моей жизни существенно прибавится.

Бывшего фаворита бабы Мани я нашел сидящим под уже знакомой яблоней. Увидев меня, он с оптимизмом отринул грусть-печаль и поначалу обрадовался мне, как родному. Похоже, Алексей успел к этому часу напрочь разувериться в том, что я вернусь за ним. А, если и вернусь, то не сегодня.

Я снял с него браслеты, но он почему-то на ноги не подниматься не торопился. Продолжая греть осеннюю землю своей толстой жопой. Поскольку давно уже хотелось есть, меня это тупое упрямство рассердило. Да и домой тоже было пора, потому что устал. Но предавший свою любовь лжесвидетель с места не двигался и бросал в мою сторону неприветливые взгляды.

— Чего ты сидишь, как главный раввин перед конгрегацией иудейских пидарасов? Вставай уже и домой поехали! — не скрывая раздражения, повысил я голос. — Или тебя опять в кандалы заковать?

— Сергей Егорович, не надо в кандалы! Вы лучше скажите честно, а мы точно, домой поедем? — бодро подскочив с чернозёма, недоверчиво поинтересовался работник хмельной отрасли, сменив хмурый взгляд на более душевный, — И еще скажите пожалуйста, куда вы Машу отвезли? — спросил он еще более заискивающим тоном, — В тюрьму?

Подтолкнув любопытного кладовщика к выложенной кирпичом дорожке, я уверил его, что Машу я отвёз к ней домой. И, что его я тоже отвезу по месту прописки, к маме.

— Ты знаешь, Алексей, а я бы на твоём месте поберёгся! — решил я поубавить жизнерадостного оптимизма у кладовщика, когда мы сели в машину, — Так уж получилось, что мне пришлось ознакомить твою сожительницу с показаниями, которые ты на неё дал. И, насколько я понял, ей они сильно не понравились. Думаю, что теперь твоя бабка запросто мышьяка тебе в чай сыпанёт! Или еще какую-нибудь каверзу сотворит, чтобы ты до срока в ящик сыграл. Да чего там, ты же лучше меня знаешь, что у неё с этим не заржавеет!

Радость на лице Алексея Мордухаевича вновь и в который уже раз за сегодня померкла, уступив место тоскливой тревожности. Видимо я не ошибся и про суровый нрав бабы Мани Алёша знал намного лучше, нежели я.

Я снова мысленно погладил себя по голове, радуясь, что судьба-злодейка, с завидным постоянством отбивая мне мозги, какую-то их часть всё же пощадила. И мне в очередной раз удалось разобщить устойчивую преступную группу. Можно сказать, криминальную семью. А теперь, моими стараниями, они уже не скоро снюхаются. И прежнее своё доверительное общение возобновят так же не завтра, и не через неделю. Пусть они пока косятся друг на друга без прежней любви и плюются ядовитыми сгустками ненависти. Лишь бы не в мою сторону.