Моя Антония - Уилла Кэсер

В самый разгар бравурного вальса д'Арно вдруг перешел на тихую медленную мелодию и, обернувшись к одному из стоявших сзади, прошептал:

- Там кто-то танцует. - Он мотнул круглой головой в сторону столовой. Верно, девушки: слышно, что ножки маленькие.

Энсон Киркпатрик забрался на стул и заглянул в окно над дверью. Спрыгнув, он распахнул двери и выскочил в столовую. Там кружились в вальсе Тина с Леной и Антония с Марией Дусак. Они тотчас отскочили друг от друга и со смехом бросились на кухню.

Киркпатрик поймал Тину за локоть:

- В чем дело, девушки? Что же это вы танцуете одни, когда рядом полно умирающих от скуки мужчин? Ну-ка, Тина, представь меня своим подружкам.

Девушки, все еще смеясь, пытались удрать. Тина казалась встревоженной:

- Миссис Гарднер это не понравится, - возражала она. - Знаете, как она рассердится, если вы будете тут танцевать с нами?

- Миссис Гарднер в Омахе, детка. Вас, кажется, зовут Лена, да? А вы Тони и Мария? Ну что, угадал?

О'Рэйли и другие гости уже ставили стулья на столы. Джонни Гарднер выскочил из кабинета.

- Тише, тише! - умолял он. - Разбудите кухарку, тогда я пропал. Музыки она не слышит, но стоит передвинуть что-нибудь в столовой, она уже тут как тут.

- Чего ты волнуешься, Джонни? Уволишь кухарку и пошлешь Молли телеграмму, пусть везет другую. Успокойся, все будет шито-крыто.

Джонни качал головой.

- Нет, вы не знаете, - доверительно сказал он. - Стоит мне здесь, в Черном Ястребе, выпить лишнего, Молли это учует даже в Омахе!

Гости смеялись и хлопали его по плечу:

- Ничего, с Молли мы сами все уладим. Не вешай нос, Джонни.

Молли - это была, разумеется, сама миссис Гарднер. "Молли Боун" - было выведено большими синими буквами на блестящих белых боках гостиничной тележки, "Молли" - было выгравировано на кольце Джонни, на крышке его часов и на сердце, несомненно, тоже. Он был любящим мужем и считал свою жену удивительной женщиной; он твердо знал: не будь ее, сидеть бы ему всю жизнь простым служащим в чьей-нибудь гостинице.

По сигналу Киркпатрика д'Арно распростерся над клавишами и заиграл какой-то веселый танец; его короткие шерстистые волосы взмокли от пота, поднятое кверху лицо лоснилось. Этакий сияющий африканский бог радости хмельная горячая кровь пульсировала в его жилах. Чуть только пары останавливались перевести дух или поменяться партнерами, как он тихо гудел:

- Кто там сзади ленится? Бьюсь об заклад, кто-нибудь из городских джентльменов. Ну-ка, девушки, покажите ему, что значит - пол горит под ногами!

Антония сначала, как видно, струхнула и через плечо О'Рэйли вопросительно поглядывала на Лену и Тину. У худенькой аккуратной Тины Содерболл были прелестные ножки со стройными щиколотками, и платья она носила очень короткие. Тина никогда за словом в карман не лезла и держалась непринужденней, чем другие девушки. У Марии Дусак широкое смуглое лицо было слегка тронуто оспой, но это ее ничуть не портило. Густые каштановые волосы Марии вились кольцами над низким гладким лбом, а решительные темные глаза смотрели на мир спокойно и бесстрашно. Она казалась смелой, ловкой, не слишком щепетильной, что, впрочем, соответствовало действительности. Все четверо были хороши собой: яркий румянец играл у них на щеках - недаром они выросли в прерии, а глаза сияли тем блеском, который - увы, не метафорически - принято называть "блеском молодости".

Д'Арно все играл, пока не появился его импресарио и не захлопнул крышку рояля. Перед уходом слепой показал нам золотые часы, отбивавшие каждый час, и кольцо с топазом, которое подарил ему какой-то русский дворянин поклонник негритянской музыки, услышав его игру в Новом Орлеане. В конце концов, постукивая по полу тростью, д'Арно ушел наверх, раскланявшись со всеми, кроткий и счастливый. Я возвращался домой с Антонией. Мы были так возбуждены, что и думать не могли о сне. Долго-долго стояли мы у ворот Харлингов, тихонько перешептываясь, пока холодный воздух не отрезвил нас.

8

И я, и дети Харлингов себя не помнили от радости и блаженства, когда на смену длинной зиме пришла весна. Целые дни мы проводили на нежарком еще солнце, помогая миссис Харлинг и Тони рыхлить землю, устраивать грядки, окапывать фруктовые деревья, подвязывать лозы, подстригать живую изгородь. Каждое утро, проснувшись, но еще лежа в постели, я слышал, как Тони распевает в саду. Когда зацвели яблони и вишни, мы бегали по саду, разыскивая новые птичьи гнезда, кидались комьями земли, играли в прятки с Ниной. А между тем лето, которому суждено было все переменить, приближалось с каждым днем. Когда дети растут, жизнь не стоит на месте даже в самых тихих, захолустных городках, а растут дети неизбежно, хочется им того или нет. Только их родители всегда об этом забывают.

Стоял, вероятно, июнь, потому что миссис Харлинг с Антонией заготавливали на зиму вишню, когда однажды утром я заглянул к ним сказать, что в городе появился танцевальный павильон. Я только что видел, как две подводы провезли со станции парусину и пестро раскрашенные шесты.

В тот же день на улицах Черного Ястреба я увидел трех веселых любопытных итальянцев и с ними статную черноволосую женщину с длинной золотой цепочкой для часов на шее и черным кружевным зонтиком. Итальянцы с особым интересом приглядывались к детям и незастроенным участкам. Когда я догнал их и заговорил, они отвечали очень любезно и охотно. Объяснили, что зимой работают в Канзас-Сити, а летом разъезжают по маленьким городам, разбивают свой павильон и дают уроки танцев. Когда дела начинают идти хуже, перебираются на новое место.

Танцевальный павильон поставили рядом с Датской прачечной на свободном участке, окруженном высокими, развесистыми тополями. Павильон напоминал карусель - по бокам открыт, на шестах полощутся веселые флаги. Не прошло и недели, как все тщеславные мамаши начали водить детей на уроки танцев. В три часа дня по дорожкам, ведущим к павильону, спешили девочки в белых платьях и мальчики в рубашках с круглыми воротниками по моде того времени. У входа их встречала миссис Ванни в неизменном бледно-лиловом платье, щедро украшенном черными кружевами, с внушительной золотой цепью на груди. Волосы у нее были зачесаны наверх, наподобие черной башни, укрепленной красными коралловыми гребнями. Улыбаясь, она обнажала два ряда крепких неровных желтых зубов. Младших учила танцам она сама, старших - ее муж, игравший на арфе.

Мамаши часто брали с собой рукоделье и во время урока сидели в тени навеса. Торговец воздушной кукурузой подкатывал ближе тележку, ставил ее под большим тополем и грелся на солнышке, зная, что когда урок кончится, от покупателей отбоя не будет. Хозяин Датской прачечной, мистер Иенсен, приносил со своей веранды стул и усаживался на лужайке. На углу, под белым зонтом, торговали шипучкой и лимонадом со льдом мальчишки-оборванцы со станции, строя рожи чистюлям; обучающимся танцам. Скоро эта лужайка стала самым веселым местом в городе. Даже в жару шелестевшие тополя отбрасывали прохладную тень, пахло воздушной кукурузой, растаявшим маслом и увядающими на солнце мыльнянками. Эти отважные цветы сбежали из сада хозяина прачечной и розовели в траве посреди лужайки.

Супруги Ванни во всем соблюдали образцовый порядок, и каждый вечер танцы оканчивались точно в назначенный городскими властями час. Когда по знаку миссис Ванни арфист начинал наигрывать "Дом, милый дом", все в Черном Ястребе знали, что уже десять. По арфе можно было проверять часы так же спокойно, как по гудку паровозного депо.

Наконец-то молодым людям было куда пойти в длинные свободные летние вечера, когда супружеские пары, точно изваяния, сидят на своих верандах, а юношам и девушкам остается только слоняться взад-вперед по деревянным тротуарам - к северу, до самой прерии, к югу - до станции и обратно, мимо почты, мясной лавки, киоска с мороженым. Наконец появилось место, где девушки могли щегольнуть новыми платьями, где можно было громко смеяться, не боясь услышать в ответ осуждающее молчание. Молчание, которое, казалось, сочится из самой земли и повисает в темной листве кленов среди теней и летучих мышей. Теперь его нарушали легкомысленные звуки. Сперва раздавался глубокий рокот арфы мистера Ванни, серебристые трели рассыпались в пахнущей пылью ночной темноте, их подхватывали скрипки одна из них пела совсем как флейта. Они зазывали так лукаво, так соблазнительно, что ноги сами несли нас к павильону. И почему супруги Ванни не приезжали в Черный Ястреб прежде?

Этим летом танцы стали таким же общим увлечением, как в прошлом году катание на роликах. "Клуб игроков в покер" договорился, что по вторникам и пятницам в павильоне танцуют только они. В другие дни здесь могли танцевать все, кто внес плату за вход и вел себя прилично - служащие железной дороги, механики из паровозного депо, мальчишки - разносчики, мороженщик, работники с ближайших ферм, кому не трудно было добраться до города после работы.