Моя Антония - Уилла Кэсер

- Здравствуй, Джим, - небрежно кивнула она мне, входя в кухню и оглядываясь. - Знаешь, Тони, я тоже буду работать в городе.

- Да что ты! Вот хорошо! - Антония, по-видимому, чувствовала себя неловко и не знала, что делать с гостьей.

Дверь в столовую, где читала Френсис и вышивала тамбуром миссис Харлинг, была открыта. Френсис пригласила Лену войти.

- Ты ведь Лена Лингард, правда? Я как-то заезжала к твоей матери, но ты тогда пасла скотину. Мама, это старшая дочка Криса Лингарда.

Миссис Харлинг опустила вышивание и окинула гостью быстрым проницательным взором. Лена ни капельки не смутилась. Она села на стул и аккуратно положила на колени серые нитяные перчатки и сумочку. Захватив свою кукурузу, мы тоже двинулись в столовую, но Антония осталась в кухне сказала, что ей нужно ставить торт в духовку.

- Значит, и ты перебралась в город? - спросила миссис Харлинг, все еще смотря на Лену. - А где же ты устроилась?

- У миссис Томас, у портнихи. Она будет учить меня шить. Говорит, что я способная. На ферму я больше не вернусь. Работы там невпроворот и вечно что-нибудь случается. Я стану портнихой.

- Что ж, портнихи всегда нужны. Это дело хорошее. Но я бы на твоем месте ферму не бросала, - довольно строго сказала миссис Харлинг. - А как твоя мать?

- У мамы всегда что-нибудь болит, слишком много она работает. Она бы и сама сбежала с фермы, если б могла. Это она хотела, чтоб я уехала. Вот выучусь шить, начну зарабатывать, буду ей помогать.

- Смотри только не забудь потом, - недоверчиво сказала миссис Харлинг, снова берясь за вышивание, и тамбурный крючок опять замелькал в ее быстрых пальцах.

- Нет, мэм, не забуду, - вежливо ответила Лена. Она взяла несколько зерен сладкой кукурузы, которой мы изо всех сил ее потчевали, и стала осторожно класть их в рот, стараясь не запачкать пальцы.

Френсис придвинулась к ней ближе.

- А я думала, Лена, что ты замуж собралась, - сказала она лукаво. Разве мне неправду говорили, будто Ник Свенсен тебе проходу не дает?

Лена посмотрела на нее и улыбнулась с подкупающей доверчивостью.

- Он ухаживал за мной. Только его отец такой шум поднял, грозился лишить Ника земли, если он меня возьмет в жены, вот он и женится теперь на Анне Иверсон. Я ей не завидую: Ник ведь злющий, Анне с ним несладко будет. Он и с отцом своим не разговаривает с тех самых пор, как пообещал, что женится на Анне.

- Ну а ты что? - рассмеялась Френсис.

- За Ника я не хочу, да и ни за кого другого тоже, - тихо проговорила Лена. - Нагляделась на семейную жизнь, даром мне ее не надо. Я хочу помогать матери и ребятишкам, ни от кого не зависеть.

- Ну что же, ты права, - согласилась Френсис. - А миссис Томас считает, что портниха из тебя выйдет?

- Да, мэм. Шить я всегда любила, только мало приходилось. А какие миссис. Томас шьет красивые наряды всем здешним дамам! Вы слышали, миссис Гарднер заказала себе костюм из фиолетового бархата? Бархат покупали в Омахе. Ах, до чего красивый! - Лена тихо вздохнула и разгладила складки кашемирового платья. - Тони знает, я работу в поле всегда терпеть не могла, - добавила она.

Миссис Харлинг подняла на нее глаза:

- Надеюсь, ты и правда научишься шить, Лена, только смотри не потеряй голову, не начни бегать по танцам, позабыв про все. С вами, сельскими девушками, такое случается.

- Постараюсь, мэм. Тина Содерболл тоже скоро сюда приедет. Она будет работать в гостинице. Вот уж всякого люда насмотрится! - мечтательно проговорила Лена.

- Больше, чем нужно, - возразила миссис Харлинг, - по-моему, гостиница не слишком подходящее место для девушек. Правда, миссис Гарднер хорошо смотрит за своими служанками.

Бесхитростные глаза Лены, всегда казавшиеся немного сонными под длинными ресницами, разглядывали уютные комнаты с наивным восхищением. Немного погодя она натянула нитяные перчатки.

- Пожалуй, мне пора, - сказала она нерешительно.

Френсис пригласила ее заходить, если ей станет скучно или понадобится совет. Лена ответила, что в Черном Ястребе вряд ли соскучишься.

Она замешкалась у кухонных дверей и стала уговаривать Антонию почаще навещать ее:

- Миссис Томас отвела мне отдельную комнату, и ковер есть.

Тони неловко топталась в своих матерчатых шлепанцах.

- Приду как-нибудь, - сказала она уклончиво, - правда, миссис Харлинг не любит, чтобы я отлучалась.

- Но когда ты свободна, ты ведь можешь делать что хочешь? - осторожно спросила Лена шепотом. - Тебе небось тоже нравится в городе? Пусть меня осуждают, но на ферму я больше не вернусь. - Она оглянулась на столовую, где сидела миссис Харлинг.

Когда Лена ушла, Френсис спросила, почему Антония не слишком радушно ее встретила.

- Я не знала, понравится ли вашей маме, если она начнет приходить, озабоченно сказала Антония. - На фермах о ней много чего болтали.

- Это верно. Но если Лена будет вести себя хорошо, мама прежнее не вспомнит. Только детям не надо ничего говорить. Хотя Джимми-то, наверно, все сплетни слышал.

Я кивнул, а Френсис взлохматила мне волосы и сказала, что я вообще слишком много знаю. Мы с ней были добрые друзья.

Я побежал домой сообщить бабушке, что Лена Лингард приехала в город. Мы порадовались за нее, ведь на ферме ей приходилось несладко.

Лена жила в норвежском поселении к западу от ручья Скво и обычно пасла отцовское стадо в прерии между своим участком и полем Шимердов. Когда бы мы ни проезжали мимо, мы всегда видели ее - босоногая, простоволосая, едва прикрытая каким-то тряпьем, она, не выпуская из рук вязанья, присматривала за скотом. Пока я с ней не познакомился, я думал, что она дикарка и всегда живет в прерии, ведь я ни разу не видел ее под крышей. На голове у нее была будто копна соломы, так выгорали ее белокурые волосы, но руки и ноги, вечно подставленные солнцу, непонятным образом сохраняли удивительную белизну, и, наверно, поэтому Лена всегда выглядела полуодетой, хотя другие девушки тоже ходили в лохмотьях. Когда я в первый раз заговорил с ней, меня поразили ее негромкий голос и мягкое, непринужденное обращение. Девушки, пасшие скот, обычно становились грубыми и мужиковатыми. Лена же пригласила нас с Джейком спешиться и посидеть с ней, то есть вела себя так, словно была дома и привыкла принимать гостей. Она не стеснялась своего рваного платья и разговаривала с нами как со старыми знакомыми. Уже тогда я заметил, какого редкого цвета у нее глаза - точно темные фиалки и какой ласковый, доверчивый взгляд.

Крису Лингарду не слишком везло с хозяйством, а семья у него была большая. Лена беспрерывно вязала носки младшим братишкам и сестренкам, и даже осуждавшие ее соседки-норвежки признавали, что дочь она хорошая. Тони правду сказала - о Лене болтали всякое. Ей ставили в вину, что из-за нее девчонки, которой в пору ходить в детских передничках, - Оле Бенсон потерял последние остатки разума.

Оле жил в протекавшей во время дождя землянке где-то на самом краю селения. Он был толст, ленив, давно на все махнул рукой и свыкся со своими неудачами. В довершение ко всем его бедам жена его - Дурочка Мери попыталась однажды поджечь соседскую конюшню, и ее отправили в Линкольн, в сумасшедший дом. Там ее продержали несколько месяцев, а потом она сбежала и, пройдя пешком почти двести миль, вернулась домой - по ночам она шла, а днем пряталась в конюшнях и стогах сена. Когда несчастная добрела до норвежского поселения, ступни ее ног стали твердыми, как копыта. Она пообещала хорошо себя вести, и ей разрешили остаться дома, хотя все понимали, что рассудок у нее вряд ли прояснился, - так она и бегала босиком по снегу, и докладывала соседям о своих домашних неурядицах.

Вскоре после возвращения Мери из лечебницы я услышал, как молодой парень Дан, помогавший у нас молотить, рассказывал Джейку и Отто, что старшая дочка Криса Лингарда совсем свела с ума Оле Бенсона и он теперь не лучше своей рехнувшейся жены. Обрабатывает в поле кукурузу, и вдруг все начинает валиться у него из рук; он тогда привязывает лошадей и бредет туда, где Лена пасет свое стадо. Усядется рядом с ней на пригорке и помогает смотреть за скотом. Все в селении только об этом и говорили. Жена норвежского пастора пришла к Лене и сказала, что пора положить этому конец, пригласила ее ходить по воскресеньям в церковь. Лена ответила, что в церковь ходить ей не в чем, все платья у нее рваные, вроде того, какое на ней сейчас. Тогда жена пастора перерыла свои сундуки и подобрала кое-что из одежды, которую носила до замужества.

В следующее воскресенье Лена, с небольшим, правда, запозданием, явилась в церковь - в чулках, в туфлях и в новом платье, которое она подогнала по себе, с аккуратно причесанными, как у взрослой молодой женщины, волосами. Прихожане при виде ее рты разинули. До сих пор никто, кроме Оле, не замечал, какая она хорошенькая, и как выросла. Мешковатые дерюжки, которые она носила, скрывали округлые линии ее фигуры. Когда допели последний гимн и прихожане стали расходиться, Оле подскочил к коновязи и подсадил Лену на лошадь. Это было неслыханно - женатый человек и такое себе позволяет! Но дальше последовало нечто и вовсе неописуемое. От группы женщин, выходивших из церкви, к Лене стремглав бросилась Дурочка Мери, выкрикивая безобразные угрозы: