Виолончелист (СИ) - Монакова Юлия

Тем летом он успел повидаться с Фаиной Романовной: прибежал к ней в гости, осыпал подарками и сувенирами из Лондона, а затем они допоздна пили чай с его любимыми орешками с варёной сгущёнкой (она расстаралась к приходу любимого, хоть и бывшего, ученика) и разговаривали, разговаривали, разговаривали… буквально не могли наговориться. Дворжецкая задавала вопросы об учёбе и об Англии, а он с воодушевлением делился всем, что произошло с ним за год. Ничто тогда не предвещало беды, Фаина Романовна выглядела совершенно здоровой, бодрой и весёлой. И вот… сгорела от рака буквально за несколько месяцев.

Макс даже не поверил матери поначалу, решив, что это какая-то глупая жестокая шутка. Злой розыгрыш.

— Как “умерла”? Да не может этого быть! — воскликнул он. — Что ты такое говоришь, мам? Это что за издевательство?!

— Похороны завтра, — грустно отозвалась мать.

И только тогда Макс понял, что этот ужас просто не может быть шуткой.

— Я вылетаю ближайшим рейсом! — закричал он.

— Не стоит, Максик. Твоё присутствие всё равно ничего не изменит. Да и не успеешь…

— Успею, — заверил сын, — если отправлюсь в аэропорт прямо сейчас — то успею!..

В тот момент он и думать забыл о том, что у него экзамены в самом разгаре и их прогулы непременно выйдут ему боком. Макс забыл — а Андрей напомнил. Спокойно одолжил другу денег на билет, но не преминул заметить:

— Глупо. Ты уже ничем ей не поможешь, она не оценит. А вот экзамены просрёшь — потом не разгребёшься.

Макс задохнулся от возмущения, не сразу подобрав нужных слов, чтобы возразить.

— Да ты… как ты можешь… так пренебрежительно… ты же не знаешь, какая она была! Она мне… как вторая мама, нет, как бабушка!..

— Остынь, ради бога, и включи голову, — миролюбиво посоветовал Андрей. — Я понимаю твои чувства, разделяю скорбь и прочая, прочая, прочая. Охотно верю, что эта самая Дворжецкая была чудесной женщиной, но… подумай сам, спокойно и трезво — твой приезд ведь ничего ей не даст. Поздно, дружище. Слишком поздно. А вот проблем с учёбой себе на задницу наживёшь запросто. И потом… ты уверен, что хочешь увидеть свою преподавательницу в гробу? Гораздо лучше, если она навсегда останется в твоей памяти живой… Впрочем, — заметив, как опасно и нервно блеснули глаза Макса, дипломатично добавил Андрей, — дело, конечно, твоё. Не могу же я привязать тебя к этому креслу-качалке и силком оставить дома. Лети, если хочешь…

В итоге у Макса всё равно ничего не получилось: он просто не смог улететь ни сегодняшним вечером, ни даже завтрашним утром. Мир вовсю готовился к празднованию Рождества и Нового года, в Лондоне было полно иностранцев, свободных билетов на ближайшие рейсы банально не осталось. Можно было, конечно, улететь на день-два позже… но тогда в этом действительно не оставалось никакого смысла, Адрюха оказался совершенно прав. Во всём прав…

И в том, что Дворжецкая навеки останется живой в памяти Макса: он действительно так никогда и не осознал, не принял её смерть. Умом понимал, а сердце верить отказывалось.

Глава 12

Про Пигги же Макс узнал в первый день рождественских каникул. Вдруг припомнил, что они давненько не виделись — больше не сталкивались случайно на улицах, да и сама она не забегала в гости уже недели три. Как с ней связаться, Макс не знал — розоволосая флейтистка никогда не оставляла ему своих контактов и координат. Её внезапное исчезновение насторожило и даже слегка испугало Макса. Не случилось ли чего? А вдруг заболела? Пошатайся-ка по улицам зимой — никакого здоровья не хватит…

Он отправился на Портобелло-роуд и долго бродил среди людского потока, выискивая в толпе знакомый яркий цвет волос или хотя бы пытаясь расслышать, не играет ли пан-флейта где-нибудь неподалёку.

Пигги нигде не было. Наконец, он увидел на углу чернокожего музыканта, который в экстазе лупил по африканскому барабану, подёргиваясь при этом всем телом в такт собственному ритму. Макс смутно припомнил, что Пигги, кажется, была с ним знакома. Во всяком случае, он пару раз видел их в одной компании.

В ответ на невинный вопрос чернокожий так выкатил глаза, будто Макс сморозил несусветную чушь.

— Где Пигги?! Ты прикалываешься, что ли? На кладбище.

Макс не понял. Просто не сообразил. Не проассоциировал. Ну, а мало ли, что могла эта сумасбродная девчонка делать на кладбище. Он тоже порой любил там побродить, наслаждаясь тишиной и покоем…

— Не врубаешься? — музыкант помахал рукой перед лицом Макса. — Умерла от передоза.

— От… чего? — переспросил Макс, не уверенный в том, что правильно уловил смысл этой фразы.

— Твою ж мать, какой ты тупой. Ну, сторчалась она, понимаешь? Ты в английском-то вообще сечёшь? — парень скорчил презрительную гримасу из серии “понаехали тут”.

“Сторчалась”… Нет, конечно, Макс жил вовсе не в вакууме и знал, что означает это сленговое словечко. Так обычно говорили про наркоманов, которые совершенно деградировали, опустившись на самое дно. С “передозом” тоже всё было понятно, но… какое отношение всё это имело к Пигги? Разве она принимала наркотики?

— Когда это случилось? — спросил он глухо.

Барабанщик почесал в курчавом затылке.

— Да с неделю назад примерно. Она тут всё ошивалась, деньги на очередную дозу клянчила, ломало её жутко.

— Чёрт… почему, ну почему же она не пришла ко мне?! — воскликнул Макс. Уличный музыкант окинул насмешливым взглядом его лицо, одежду, обувь… и поинтересовался скептически:

— И чего, ты бы прям вот так запросто подкинул ей баблишка на дозу?

Макс осёкся. Дурак. Господи, какой же он дурак!.. Ничего не понял… не разглядел… не помог и не предотвратил.

— Ды ты не вини себя, чувак, — миролюбиво произнёс барабанщик и даже, кажется, собрался было панибратски хлопнуть парня по плечу, но в итоге так и не решился. — Ты бы ей уже ничем не помог. В последние пару недель ясно было, что этим всё и закончится. Она совсем на человека не была похожа… А то, что к тебе не пришла… не знаю уж, какие у вас с ней были отношения, — он многозначительно приподнял брови, — но, судя по всему, она просто не хотела, чтобы ты видел её такой.

Те Рождество и Новый год окрасились для Макса в траурные цвета.

Его не захватывало всеобщее приподнятое настроение и не трогала праздничная иллюминация. Взрывы счастливого детского смеха не вызывали у него невольной ответной улыбки. Украшенные ёлки на улицах, площадях и в торговых центрах не притягивали взгляда… Андрей, отдавая дань местным традициям, ещё в начале декабря повесил на дверь симпатичный венок омелы — а Максу было абсолютно всё равно.

Сам Андрей собирался праздновать Рождество со своей тогдашней подружкой — студенткой колледжа искусств, танцовщицей Джессикой. Она уговорила его на традиционный семейный ужин в компании своих родителей.

— Смотри, не успеешь оглянуться — и окольцуют, — через силу пошутил Макс, не портить же другу настроение своим унылым видом.

— Никогда! — с жаром поклялся Андрей. — Моё сердце отдано только тебе, ты — моя любовь на веки вечные!

— Ловлю тебя на слове, любимый, — криво усмехнулся Макс. Андрей озабоченно похлопал его по плечу:

— Ты уверен, что справишься? Как-то мне боязно оставлять тебя одного, да и неловко. Я там, значит, буду развлекаться и жрать рождественскую индейку, а ты — депрессовать и накручивать себя до невменяемого состояния… Хочешь, вообще останусь с тобой? Уверен, Джес всё поймёт. Отметим нормально, как два пацана, а не вот это вот всё, — он скорчил постную физиономию и просюсюкал, изображая, вероятно, голос своей потенциальной тёщи:

- “Ах, Эндрю, а какие у вас намерения относительно Джессики? У вас всё серьёзно?”

— Да брось, — Макс едва заметно поморщился. — Я не хочу, чтобы ты портил праздник себе и своей девушке. Честное слово, у меня всё нормально. Немного побуду один… со своими мыслями.

— Это меня и пугает, — вздохнул Андрей, однако не стал настаивать.