Грешница и кающаяся. Часть II - Георг Борн

— Милостивая сударыня,— обратился к ней Шлеве,— позвольте представить вам непримиримого врага человека, который живет на улице Риволи в своем великолепном особняке.

— Мы давно уже знаем об этой вражде, барон,— с улыбкой ответила Леона.

— Прекрасная монахиня, милостивая игуменья! — кланяясь, прошептал Фукс. Он давно уже догадался, что графиня Леона Понинская и таинственная незнакомка, содействовавшая его смелым планам,— одно и то же лицо.

— Господин Ренар только что уверял меня, что не будет спокоен, пока не отомстит за свое пребывание в Тулоне,— сказал Шлеве.

— И господин барон одним только словом указал мне средство — гениально простое именно тем, что находится под рукой.

— Вы хотите сказать, что только одаренные люди знают истину? — усмехнулась графиня.— Я с вами совершенно согласна.

— Через несколько дней, графиня, вы получите известие с улицы Риволи и поймете, что господина Ренара нелегко укротить! — проговорил Шлеве, сверкнув глазами, и его лицо приняло саркастическое выражение.

— Любопытно узнать, что же это будет за известие?

— Пока что это тайна, милостивая сударыня.

— В таком случае, не буду спрашивать, я ведь ужасно люблю все таинственное.

— Когда тайное станет явным, оно несомненно заслужит ваше одобрение, графиня,— сказал Фукс.

— Не сомневаюсь в этом! Однако взгляните на этот киоск. Что вы там видите?

— Три очаровательные танцовщицы соревнуются друг с другом в кокетстве.

— Они прелестны, как сирены! — восхищенно воскликнул Шлеве.

— Не хотите ли принять от них по бокалу шампанского?

— Ваше приказание, графиня, тем более приятно, что оно совпадает с нашими желаниями,— учтиво проговорил Фукс.

— А мне позвольте удалиться, я устала.

— Вы воплощение доброты, графиня,— сказал Шлеве, целуя руку Леоны.— Только и думаете, как доставить удовольствие другим, а о себе совершенно не заботитесь.

— Гостеприимство графини служит предметом удивления всего мира,— заметил Ренар-Фукс.

— Я буду рада,— томно сказала графиня,— когда из своего окошка увижу, что вы, не стесняясь, предаетесь наслаждениям. Веселитесь, господа, жизнь так коротка!

VII. НЕМОЙ И ДВОЙНИК

На улице Риволи находился особняк князя Монте-Веро. Он переехал туда со всей своей прислугой.

Снаружи особняк Эбергарда ничем не отличался от тщательно ухоженного частного дома. Высокие зеркальные окна выходили на улицу; налево был вход в особняк через стеклянную галерею, обсаженную тенистыми деревьями и вьющимися растениями; направо находились решетчатые ворота для въезда экипажей.

Особняк был двухэтажный, прислуга помещалась в отдельном доме за садом. Там же находились образцовые конюшни князя. В особняке жили кроме самого Эбергарда маленький Иоганн, старая Урсула, негр Сандок и лакей князя.

Задние строения находились под присмотром и управлением Мартина.

Внутреннее убранство особняка поражало роскошь» и великолепием: позолоченные двери, мраморные лестницы, тяжелые турецкие портьеры.

Но в особняке Эбергарда царили глубокая тишина, тоска, отчаяние и горе.

Князь Монте-Веро напрасно старался забыться в работе. Его деяния на пользу человечества не могли заглушить собственного горя, скорби отца, бесследно потерявшего свою единственную дочь.

Он видел Маргариту лишь однажды, и это краткое свидание привело его в ужас. Потом он узнал об освобождении дочери, но известие усугубило его гнев против той, которая причинила ему столько горя.

Эбергард появился в обществе только для того, чтобы найти дочь, спасти ее и предоставить ей надежное убежище в своем доме.

Но Маргарита пропала без вести! Невозможно было отыскать даже след, который мог бы указать, куда она подевалась, Некоторые утверждали, что несчастная искала смерти и, по всей вероятности, нашла ее.

Тем не менее Эбергард продолжал поиски; множество его людей обшаривали каждый уголок и расспрашивали всякого, кто мог хотя бы косвенно указать верное направление.

Пока что все было напрасно. Никто не мог сказать, где находится Маргарита, живая или мертвая, и князь Монте-Веро, окруженный богатством и роскошью, о которых мечтают и возносят молитвы к небу многие, был теперь самым несчастным человеком.

Все свои отцовские чувства он обратил на немого мальчика, которому спас однажды жизнь. Маленькому Иоганну исполнилось уже десять лет, и он быстро развивался и телесно, и умственно. Посредством выразительной мимики и письма он старался сгладить свой единственный, но страшный недостаток.

Эбергард с глубоким состраданием смотрел на мальчика, чьи светлые волосы так роскошно падали на плечи, а большие голубые глаза, умные и глубокие, глядели порой с недетской печалью, Эбергард понимал, что ребенок этот, пораженный немотой, будет вечно несчастлив.

Лучшие парижские врачи пробовали на мальчике свое искусство, но болезнь его так и осталась для них неразрешимой загадкой: все немые от рождения бывают вместе с тем и глухи, этот же был только нем.

Открытое и оживленное лицо маленького Иоганна никогда не выдавало того затаенного горя, что он испытывал, сознавая свою неполноценность.

Днем он бегал по саду, резвился, играл, а в ночной тиши предавался мечтаниям и думам; их он никому не поверял; его мучили самые разные вопросы, но никто не мог дать на них ответа.

Иоганн принадлежал к числу детей, развивающихся весьма рано.

Хотя он был нем и не всегда мог передать другим свои мысли, природа наделила его живым умом и возвышенными чувствами.

Редкие мальчики даже в пятнадцать лет бывают так развиты умственно и нравственно, как Иоганн в свои десять или одиннадцать; князь часто обращался к нему с вопросами, и его поражали всегда ясные и верные ответы мальчика, даваемые жестами или в письменном виде.

Живой нрав мальчика, проявлявшийся в нем во время игры, часто вынуждал Эбергарда наказывать его; отчаянная смелость, с которой он лазал на самые высокие деревья или катался в пруду на маленьком челноке, приводила в ужас старую Урсулу; в таких случаях она не находила лучшего средства, чем звать князя, а тот всегда умел справиться с мальчиком.

Но учебой Иоганн занимался с таким рвением, что Эбергард мог только радоваться и любоваться маленьким найденышем, по рассказам старой Урсулы, подобранным Самуилом Барцелем на кладбище однажды зимней ночью.

Она всегда рассказывала об этом с большим жаром, желая снять с себя подозрения в том, что между ней и старым могильщиком «что-то было», чему люди, по ее мнению, всегда рады поверить.