Чернила (СИ) - Хамм Эмма

— Этого ты от меня хотел? — спросила она, глядя на главный витраж. Бог смотрел на нее, лицо скрывал луч солнца, падающий оттуда, где были его глаза. — Ты хотел, чтобы я помогала людям?

Это было вероятно. Это всегда было его планом, как бы отец ни ругал ее. Ирен хотелось верить, что все они распространяли добро и любовь. Порой понять не удавалось сразу.

И что ей делать с Букером? Она знала, что он приходил в церковь, хоть и был против. Ирен было все равно, приходил он ради веры, или чтобы проверить ее. Он хотел защитить ее, всегда хотел. Для нее это было важнее, чем его слова.

Но она не знала, как помочь ему. Призраки вокруг него казались знакомыми. Их энергии были близки к нему, и она подозревала, что они влияли на его решения.

Духи жестоко погибших задерживались. Незаконченные дела или месть были причиной, но ей казалось, что было что-то еще, связанное с его родителями. Они пытались влиять на его жизнь? Даже после смерти?

В голове кружилось слишком много вопросов, и, может, потому она не сразу уловила звук. Но приближающиеся шаги привели ее в чувство.

Она сцепила пальцы перед грудью, чтобы не была заметна их дрожь.

«Прошу, только не отец, — думала она. — Отпусти меня из церкви без разговора с ним».

Она не хотела ссоры. Хоть длинные рукава платья скрывали татуировки, она использует их, если нужно. Хотя бы покажет. Она не могла делать то, что делал Букер, угрожать миру своим существованием, но этого хватит.

Она могла позвать его. Она не хотела драки в церкви, но… если что, цирк показал ей, что она могла выжить в таких ситуациях, если хотела.

— Здравствуй, дитя, — низкий голос принадлежал нее отцу, но она заскулила.

Экзорцист.

Она судорожно выдохнула.

— Отец, — но не ее отец, не по крови.

— Милое дитя, что ты тут делаешь? Завтра воскресенье. Тогда и будешь молиться.

— Я хотела поговорить с Богом наедине, — она медленно опустила ладони на колени, сжала пальцами ткань платья, молясь, чтобы Он прогнал пастора. Мужчина узнает ее.

Как иначе?

Пальцы коснулись ее макушки, нежные и добрые.

— Молящимся Богу тут всегда рады. Особенно тебе, Ирен.

Стук сердца стал таким сильным, что она не могла дышать. Ей всей душой хотелось бежать, лететь, делать что-то, чтобы спастись от этого мужчины. Но она не могла. Она застыла от звука этого голоса и сожалеющего взгляда Иисуса на витражах вокруг нее.

Пастор склонился к ней, и его тень поглотила ее.

— Мы искали тебя, милая. Или мне говорить это твоему демону?

— Я не одержима, — выдавила она.

— Все так говорят, — он сжал в кулаке ее волосы, резко повернул, заставляя ее посмотреть на него с испуганным вскриком. — Но я сделаю тебя снова чистой.

— Прошу, не…

Он потянул ее к кафедре за волосы, поднял по ступенькам и потащил по сцене к комнатам пастора. Она не хотела туда и с ним.

Ирен ударила его по ногам, громко закричала. Он склонился и зажал рукой ее рот.

— О, нет, — прорычал он. — Никто нам не помешает в этот раз.

Духи, которые пришли к ней на помощь, повернулись к нему. Десять мертвых мужчин и женщин, одежда свисала лохмотьями с их тел, глаза были злыми. Они порвали бы его на клочки, если бы могли. Но они не могли.

Потому что помочь ей теперь могли только мертвые.

Она должна что-то сделать. Как-то защитить себя, хоть и не знала, как.

Что сделал бы Букер? Он знал бы, как освободиться.

Ирен провела ногтями по рукам священника. Он зло зарычал, сильнее сжал ее волосы и выругался.

Выругался? С каких пор священники так делали?

Пастор вдруг отпустил ее, волосы упали на ее глаза. Что-то гудело в ее ушах, но она не могла понять, что. В ушах звенело? Он как-то ударил по ее голове и отключил?

Дверь церкви распахнулась. Дерево ударило об камень, звук разнесся эхом, и витражи задрожали в рамах.

Ирен вздрогнула, сжалась и обвила руками колени. Она не могла дышать. Почему она не могла вдохнуть? Она лишь слабо хватала ртом воздух, от этого голова кружилась. Кожа головы болела, словно он вырвал клочья ее волос.

Она подняла голову, ожидая увидеть отца на пороге. Но свет солнца падал на Букера, мстящего ангела, пришедшего смести все с пути.

Другой человек стоял за ним, худая фигура была знакомой. Даниэль? Что он тут делал?

Букер пошел к ней, руки были в карманах, он смотрел на пол. Священник встал за ней. Шорох ткани донесся до ее ушей, он поправлял свою одежду.

— Сэр, боюсь, вы пришли не вовремя.

Букер не слушал его. Он медленно шел к ним, пока не добрался до ступеней. Потом он поднял голову и посмотрел в ее глаза.

— Нашел знакомого на улице.

— Это я вижу, — прошептала она.

— Тебе пора домой.

Она глубоко вдохнула носом и кивнула. Она медленно встала на колени, потом решила встать.

Священник опустил ладонь на ее плечо, не позволил ей подняться с колен. Она осталась у кафедры с открытой Библией.

— Она останется тут. Это дело Бога, сэр. Уверен, вы понимаете. Женщина подозревается в одержимости. Ее душу нужно очистить.

Мышца дергалась на челюсти Букера, но только так он отреагировал на слова пастора.

— Ирен.

Она выбралась из хватки пастора, спустилась по ступенькам и подбежала к Букеру. Она хотела обвить его руками, но что-то остановило ее в последний миг. Что-то темное и красное сияло в его глазах.

— Букер? — прошептала она.

— Иди с мальцом.

Спрашивать не было смысла. Ирен поспешила к Даниэлю. Он опустил руку на ее плечи и отвернул от алтаря к двери, в которую падал свет солнца.

Ирен оглянулась, змея отделилась от шеи Букера и сползала по его боку. Существо было в шесть футов длиной, а то и длиннее. Она подняла голову и зашипела на священника, а тот отпрянул на шаг, его лицо было пепельным, а глаза — большими.

— Ты не идешь с нами? — спросила она.

Букер оглянулся на ее.

— Нет, Ангел. Нам с этим человеком Бога нужно решить дело.

Он закатал рукава и отвернулся от нее. Тень за ним стала больше.

Ирен знала, что оставаться и смотреть не стоило.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Букер смотрел на сигарету в дрожащих руках. Он старался не смотреть на разбитые костяшки. Кровь текла по безымянному пальцу медленной струйкой.

Он пришел к их дому в болоте, но теперь не знал, что делать. Фрэнк взглянул на него и указал на подвал, чтобы никто не видел, что случилось. Наверное, к лучшему.

Никто не должен был увидеть его костяшки или изорванную рубашку. Им не нужно было видеть его спутанные волосы, обычно старательно уложенные назад, или кровожадный взгляд. Он давно так не бился.

Он почти стыдился признавать, что скучал по этому.