Религия Библии. Христианство - Андрей Борисович Зубов

class="p">Библии дана была миссия эксплицировать сокровен­ное. И именно для того, чтобы эта экспликация произо­шла, был призван Аврам из Ура Халдейского. Но текст не может быть убедителен, да и вообще вряд ли может быть создан, если его создатели и хранители не соответствуют духу текста, не исполняют его повелений, не олицетво­ряют собой заложенный в нем смысл. В конечном счете, не человек для текста, а текст для человека.

Рассказывая во множестве сюжетов об отпадении человека от Бога, объясняя последствия этого отпаде­ния и его причины, текст Библии имел своей задачей указать возвратный путь от падшести к божественно­му совершенству и дать примеры его успешного про­хождения. С первой задачей Ветхий Завет справил­ся, но не со второй. Примеров победы над падшестью в Ветхом Завете нет. Есть желание победить, есть част­ные успехи в борьбе со злом и грехом, но вновь и вновь герои Ветхого Завета срываются в себялюбие, корысть, похоть. В Ветхом Завете, в отличие от любого иного древнего эпического повествования, по крайней мере, мне известного, нет героя «без страха и упрека». Слова Псалмопевца «всякий человек —ложь» [Пс. 115:2] оправ­дываются всем контекстом Библии и вполне соответ­ствуют ее первым главам, в которых рассказывается о грехопадении и проклятии.

Вернее, один совершенный герой в Библии все же есть, но он — не человек. Единственным совершенным геро­ем библейского повествования является Бог — «Святый Израилев». Подобного Ему среди людей нет — в грехо­падении люди утратили подобие Божие и, несмотря на множество попыток, оказались бессильными обрести его вновь.

Вот семья Ноя — все человечество, сохранившееся от потопа. Праведник и его сыновья. Как бы вновь создан­ное человечество. Но один из трех сыновей Ноя — Хам тяжко согрешил против отца и был проклят им. Все на­чинается сначала...

Вот Вавилонская башня — тщеславное стремление первых поколений послепотопных людей утвердить се­бя, сделать самим себе имя, построив башню «до небес». И новое проклятие Божие на человечество — его разру­шение, раздробление, дальнейшая партикуляризация. То, что у Вавилонской башни люди стали говорить разными языками, — это не что иное, как те же самые смоковные опоясания, которые теперь уже народы надели на себя, отделившись друг от друга. Результаты этого разделения всем нам прекрасно известны из истории — и давней, и недавней: постоянные восстания рода на род, царства на царство, этноса на этнос — миллионократно повто­ренное Каиново злодеяние братоубийства.

В какой-то степени тайну человека приоткрыва­ет одна из самых удивительных книг Библии — Книга Иова. В Книге Иова есть пролог, имитированный Гете в «Фаусте», — пролог, совершающийся на небесах. Сатана приходит к Богу и говорит, что Иов праведен потому, что Ты ему все даешь, держишь на Своих ладонях, не позво­ляешь на него обрушиться мне, не позволяешь мне тро­нуть его, не позволяешь мне укусить его в пяту. И Бог говорит: «Кусай». И укус сатаны страшен. Сначала это ли­шение имущества, лишение близких, детей. После это­го — тяжкие болезни. «Только души его не трогай!» Нельзя укусить за сердце, можно укусить только за тело. Потому что душа портится в результате добровольного соедине­ния со злом. А тело может портиться и чаще всего пор­тится без желания на то его обладателя.

Иов не знает, почему на него обрушиваются такие страшные напасти. Обычный наш, человеческий, очень благочестивый ход мыслей: «Если я праведен, то со мной все должно быть хорошо». Люди знали, что это не так, что эмпирически все иначе. Это заботило и жителей Месопотамии, и жителей Египта, и для них постоянным был вопрос — почему Бог попускает страдать праведни­ку. Вспомните Вавилонскую теодицею[24]. Постоянный во­прос: «Почему с тем, кто так хорош, происходит так мно­го плохого?»

В Книге Иова на этот вопрос есть два ответа. Один от­вет — когда Бог является Иову в буре и говорит: «Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если зна­ешь. Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протяги­вал по ней вервь? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем лико­вании утренних звезд, когда все сыны Божии восклица­ли от радости?» [Иов 38: 4-7]. И действительно, Иов по­нимает, что между человеком и Богом, между правдой человеческой и правдой Божией, между знанием челове­ческим и знанием Божиим колоссальное пространство, которое человек не может перейти, не может своей мер­кой, нравственной или интеллектуальной, мерить Того,

Кто неизмерим. «Вот, я ничтожен, — говорит Иов, — что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои» [Иов 39: 34]. Это — первая важнейшая истина.

В этом смысле Книга Иова — апофатический текст, текст, говорящий о непознаваемости Бога, может быть, яснее, чем другие тексты Библии. А вторая истина от­крывается через пролог. Оказывается, что вся эта дра­ма есть испытание человека. И как часто бывает в нашей жизни, когда у нас что-то не получилось, когда мы ска­зали не то, что надо, и не сказали того, что надо, то мы потом в душе проигрываем ситуации, и перед зеркалом мы сами — герои и умницы. Вот примерно то же самое и Книга Иова: Адам пал, а Иов — победил, он не поддал­ся слову жены. Вы помните, ему жена говорит: «похули Бога и умри» — то же самое, что говорила, по сути, Ева Адаму, но Иов сказал «нет». Он не послушал свою шак- ти, то есть он был Адамом победившим, а не проиграв­шим в поединке, и Бог ему возвращает все утраченное и приумножает в изобилии.

И в этом смысле Книга Иова является не богословским апофатическим текстом, а текстом ожидания Искупителя, ожидания того, кто победит, кто не перед зеркалом, не умозрительно, но в жестокой новой схватке не примет искушение сатаны и отвергнет его посул.

Глава 5

Несбывающаяся надежда

Вставший в пролом стены

В воспоминаниях Ивана Алексеевича Бунина есть такой замечательно смешной эпизод. Он в юности с поэтом Бальмонтом в Одессе пошел купаться в море, и вдруг на берег им навстречу вышел какой-то огромный, види­мо, купавшийся или мывшийся в море биндюжник, ко­торый на них, конечно, никакого внимания не обратил. Но Бальмонт, маленький, рыженький, в очечках, выско­чил и сказал: «Чудовище, я вызываю тебя на бой!» Тот его смерил сонным взглядом, схватил в охапку и выбро­сил в колючие кусты, откуда Бальмонт вылез весь окро­вавленный. Так вот, на самом деле человечество хотело вызвать на бой чудовище, страшно боялось, чувствова­ло, что не победит, но желало вызвать, оно желало вновь отыграть то, что было один раз проиграно. И в этом смыс­ле