Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций» - Валерий Храмов

Однообразие сценического действия не угнетало, потому что место исполнения менялось. Мы повторяли репертуар, но не повторялись в гастрольных маршрутах. «Туризм», дополняя концерт, был моментом разнообразия жизни. Ну и славно. Я не возражал. Мне некогда учить новое. У меня работа, семья, учеба в аспирантуре. А концерты — для развлечений. Но иногда жизнь подкидывала новые задачи, которые необходимо было решать. И я решал, как мог.

Утром, звонит Оля:

— У нас ЧП. «Лекторий» заболел. А у них завтра запланирован концерт в рабочем общежитии. Меня вызвал директор и попросил их подменить — дает машину. Отказать неудобно — ведь далеко ехать не надо, вечерком быстро отработаем и домой. С нами поедет лектор-музыковед, который займет четверть времени — не устанем. Девушка, очаровательное существо, единственная из лектория не заболела. Я ее знаю. Зовут Танечка. Рассказывает о музыке с увлечением. Она согласна изменить тему концерта и рассказать о наших романсах. Сидит, готовится девушка. Не сердись, знаю — занят (в голосе актрисы появились молящие интонации), но подменить ребят нужно. Особенно жалко Танечку. У всех больничный, а у нее — «срыв концерта», потеряет в деньгах.

— Оля, у меня на завтра другие планы. Жена вечером собирается пойти в парикмахерскую, а я пообещал посидеть с дочерью. Прости, давай пусть отменят, а проведут потом, когда будут здоровы.

— Не упрямься, девушка тоже просила, разве можно ей отказывать. Она так хорошо о тебе отзывается.

— Ты ведь знаешь, я девушкам никогда не отказываю, но у меня будут проблемы с женой.

— Жену я беру на себя. Она на все согласится.

— Ну, если на все, то девушку постараюсь не огорчить.

Оля веселым смехом оценила шутку и закончила разговор.

На следующий день нас, в силу особых обстоятельств, вез все тот же «водитель директора». Он был весел, не по делу болтлив, вертелся, поглядывая на Танечкину реакцию по поводу его глупых шуток. Но машину вел аккуратно. Из его трепа я смог все-таки выудить полезную информацию: на сей раз он ожидать нас не будет — важные дела (хотя директор обещал!).

— А как же мы вернемся? — попытался уточнить, не раздувая конфликт, но вышло не очень, ибо спросил с заметным раздражением.

— Ничего, — примирительно согласилась Оля, — в крайнем случае, поедем на такси. А деньги я потом из директора выбью!

— Думаю, — успокоил водитель, — до этого не дойдет. Около восьми закончу дела и приеду за вами. Успеете домой вовремя — к девяти часам, и не минутой позже.

— А зачем нам к девяти? — интересуюсь.

— После девяти нормальные люди не ужинают — врачи не рекомендуют, — пояснил водитель, хорошо разбирающийся в гигиене труда и отдыха.

Скоро доехали. Общежитие, в котором жили рабочие «Масложиркомбината», располагалось в пригородном микрорайоне и представляло собой современную девятиэтажную высотку, которая возвышалась над окружающими пятиэтажками, построенными ранее. Водитель припарковался прямо у входа, вышел из автомобиля и помог женщинам донести сумки с концертными костюмами. Вахтер общежития был предупрежден, но нас не пустил, а вызвал коменданта Ираиду Николаевну, которая тут же появилась и стала обниматься с Олей и музыковедом Танечкой, как я понял, у них давнее знакомство. Женщины пошли в комнату для гостей, весело щебеча на обычные для них темы:

— Как вы девушки замечательно выглядите, ну прямо — невесты. Наши мужики будут в восторге! Ольга Васильевна, как Вам идет это пальто. Вы к нам в общежитие прямо из Парижа?

Упоминание Парижа вызвали у нас с Олей улыбки того сорта, которыми обычно на комплимент не отвечают.

— Я что-то не то сказала? — смущенно спросила комендант.

— Все в порядке, просто пальто не из Парижа. Его Оле казаки из Болгарии привезли.

— Надо же, как болгары шить научились, прямо французы, — искренне изумилась Ираида Николаевна.

— Они не только шьют, как французы, — попытался было сострить, но Оля посмотрела на меня такими страшными глазами, что тему развивать не стал.

«Филармонические барышни» продолжили радостно болтать с комендантом. Еще раз вмешавшись в женскую беседу, поинтересовался: можно посмотреть инструмент. Ираида, небрежно махнув рукой, ответила со знанием дела:

— Зачем? Сегодня утром был настройщик. Все проверил. Сейчас мужики там телевизор смотрят. Не нужно им мешать. Они ваши потенциальные слушатели!

До концерта оставалось еще полчасика. Комендантша предложила — «чай — кофе». Девушки выбрали чай, мне налили кофе — растворимый. Ираида достала начатую бутылку коньяка, показала мне со словами:

— Коньяк пока не наливаю. После концерта. Нет возражений?

— Что Вы! Я не пью крепкие напитки. Жену боюсь — строгая!

— Подкаблучник, — шутливо прокомментировала Оля, — настоящий концертмейстер!

После этих слов стало по-домашнему весело, предстоящее выступление виделось легкой прогулкой с маленьким банкетом по окончании. Стали пить «чай-кофе». Потом быстро переоделись и «вышли на старт», продолжая шутить и веселиться, но, как скоро выяснилось,

НЕ К ДОБРУ!

… …. ….

В хоккей играют настоящие мужчины,

Трус не играет в хоккей!27

(слова из песни)

По узкой лестнице мы поднялись на второй этаж, где располагался небольшой зал для общественных мероприятий, в том числе и «просветительских концертов» нашего лектория. Комендантша велела ждать в «предбаннике», решительно открыла дверь, вышла на сцену, где стоял работающий телевизор. Жестом провинциального тенора она вырвала вилку «переноски» из розетки, и, сматывая шнур, обратилась в зал с речью:

— Хоккей окончен. Хватить эту дурь смотреть. Сейчас концерт будете слушать. И только попробуйте вы, «телазрители», сорвать запланированное мероприятие. Мигом выселю, даже спасибо сказать не успеете!

Покончив с угрозами, она пошла в нашу сторону, волоча за собой длинный шнур «переноски». «Можете начинать товарищи артисты», — обратилась к нам вполголоса, приветливо улыбнувшись. И тут же опять грозно крикнула в зал: «Я здесь стоять буду. И пусть кто посмеет удрать!».

В зал, как я успел заметить, вела только одна дверь — через «предбанник», где и стала на пост Ираида Николаевна. «Телазрители» оказались в ловушке.

В момент, когда Танечка уже сделала шаг на сцену, опешивший поначалу зал взорвался от возмущения. Телевизор смотрели только мужики. Поэтому их возмущение выразилось в густом потоке нецензурщины, которая, заполнив пространство