Все на продажу - Кэндес Бушнелл

Что она могла сделать? Ей не хотелось его расстраивать, но в уголках ее глаз уже стояли слезы отчаяния.

— Селден! — выдохнула она. — Мне надо заняться ногтями.

Раздался звонок в дверь, и она побежала открывать.

— Привет, замужняя дама! — приветствовала ее Мими. — Я счастлива снова тебя видеть!

— Это чудесно! — подхватила Джейни, принимая поцелуй Мими и чмокая ее в ответ. Раздражение улетучилось, стоило ей подумать: «Теперь я равна тебе, Мими». Вслух она произнесла:

— Заходи. Только здесь страшный беспорядок. Мы возвратились вечером, и горничные еще не успели прибраться.

— Не торопись, — сказала Мими, входя в гостиную. — Без меня все равно не посмеют начать: знают, как много я покупаю у «Оскара». Вот забавно: вы с Селденом живете здесь как супруги! Ты знаешь, что отель «Лоуэлл» — место, где селятся мужчины, разведясь с женами?

— Знаю. — Джейни доводилось наведываться в «Лоуэлл» имен но по этой причине.

Они с Мими обменялись веселыми понимающими взглядами. Их связывала не настоящая старая дружба, но кое-что почти такое же сильное — взаимная приязнь двух красивых женщин со сходным жизненным опытом.

Через несколько минут они оживленно щебетали уже за спиной у рикши, торопившегося по Пятой авеню к Сорок второй улице, где под большими белыми навесами, похожими на цирк шапито, вот-вот должен был начаться показ мод. При их приближении многие повернули головы. От сознания, что они замечены, подруги затрещали еще оживленнее. У входа их ждала стайка фотографов с камерами на изготовку.

— Теперь держи ухо востро, — предупредил один.

— Кто такие?

Джейни Уилкокс, модель «Тайны Виктории». Мими Килрой, светская дамочка, — прошипел кто-то.

Шикарные штучки!

— Да, но уже успевшие надоесть.

Стареющие, но шикарные… Джейни, Мими! Сюда! Как замужняя жизнь, Джейни?

— Покажите нам обручальное кольцо! — попросил кто-то.

— Кольцо! Кольцо!

Джейни вытянула левую руку. Мими обняла ее за талию и притянула к себе.

— Ну, как Селден? — спросила она. — Ты безумно влюблена?

— В самолете, на обратном пути, он сказал ужасно милую вещь, — отозвалась Джейни. — Взял меня за руку и пообещал совершенно серьезно: «Джейни, мы подчиним себе Нью-Йорк». Обе лучезарно улыбнулись в объективы.

7

Через три дня, утром в четверг, Патти Уилкокс встала и поплелась в ванную. У нее начались месячные.

Проклятие, думала она. Хотя чего еще было ждать? Диггер почти все лето провел в разъездах, за последние две недели они увиделись лишь один раз, но она почему-то питала глупую надежду, что забеременела. Ей было всего двадцать восемь лет, они пытались уже год, и ее мучили подозрения, что с ней что-то не в порядке, иначе она бы уже ждала ребенка. Ведь все остальное в ее жизни происходило по плану, она старалась все делать правильно.

Беря тампон, Патти вспомнила про щенка. В последнее появление Диггера дома она сказала:

— Знаешь, если я не забеременею в следующем месяце, надо будет завести щенка. Даже если забеременею, мы его заведем. Назовем Трисквит. Малютка Трисквит — правда, здорово?

Он закивал. Его рот был набит пиццей.

— Трисквит? Мне нравится!

— Это будет небольшая собачка, — продолжала она, стоя с Диггером рядом и гладя его по голове. Он запрокинул голову, и она увидела его удивительные зеленые глаза. — Но она должна быть личностью. Пусть не возражает, когда мы ее нарядим и по ведем на парад в День всех святых.

Муж обнял ее за шею и посадил себе на колени. Они принялись целоваться, как подростки. Через пару минут она сказала:

— Какой ты буйный!

— Знаю, — отозвался он. — Наверное, я забыл повзрослеть. Они переглянулись и дружно рассмеялись. Это была одна из их любимых шуток. Родилась она в их третье свидание, когда Диггер, явившись к Патти домой, набросился на нее и не отпускал по меньшей мере час. Тогда, два года назад, они поняли, что их отношения станут очень серьезными.

— Значит, идея о собаке тебе понравилась, — сказала она.

— Понравилась, — подтвердил он и потерся щекой о ее щеку. — Я так тебя люблю!

— Я тоже тебя очень люблю, — сказала она. — Если с тобой что-нибудь случится, мне придется умереть и отправиться в рай, чтобы снова тебя найти.

— Откуда ты знаешь, что я попаду в рай? — спросил он.

— Попадешь, я знаю!

Вот и настал день приобрести собаку, решила Патти, натягивая трусики. Этого надо было ожидать. В последнее время она чувствовала себя совершенно незначительной, хотела что-то сделать, но боялась, что мир ее отторгнет, к тому же толком не знала, за что взяться.

Она натянула облегающие бедра брючки и футболку, заказанную по каталогу «Аберкромби энд Фитч». Она отдавала предпочтение одежде такого рода — демократичной униформе своего поколения, доступной практически любому. Спустившись вниз в лифте, Патти миновала холл и кивнула Кенни, человечку с перепачканными типографской краской пальцами. Кении торговал в газетном киоске и всегда улыбался при виде Диггера, потому что тот всегда покупал у него пачку сигарет, хотя почти не курил, просто ему нравилось делать знакомому приятное.

— Привет, Кенни! — сказала Патти.

Кенни, как всегда, сидел на складном железном стульчике рядом с киоском.

— Ваш муж скоро вернется? — спросил он.

— На следующей неделе. — Она вздохнула. — Жду не дождусь! Кенни сочувственно покивал, словно знал обо всех бедах, какие только могут обрушиться на человеческое существо.

Следующим на ее пути предстал Сарук, грустный привратник с Ближнего Востока, исполнявший функции охранника и не выходивший из-за своего столика, даже если вы сражались с гроздью пакетов или с неподъемными чемоданами. Он понимающе улыбался, как будто тоже понимал, как трудно живется нью-йоркскому среднему классу, вынужденному самостоятельно таскать тяжести.

— Привет, Сарук! — бросила ему Патти и выбежала на улицу.

Дом, в котором они жили, носивший номер 15 по Пятой авеню, желтеющая старая громадина, был прежде отелем «Вашингтон-сквер». О былом величии свидетельствовали золоченые фрески на потолке в холле и мраморный парадный подъезд с золотым резным козырьком на Пятой авеню. Этим подъездом теперь никто не пользовался, словно здание уже не могло претендовать на элегантность. Стены в коридорах выкрасили в тошнотворный зеленый цвет, и в доме обитали теперь многие сотни жителей, ютившиеся в одно и двухкомнатных конурках с устроенной в углу гостиной кухней. Но Патти все равно любила этот дом. Она обожала забавных старушек, вечных его обитательниц, по-прежнему плативших арендную плату (примерно 400 долларов за квартирку с одной спальней) и щеголявших в таком виде, что любой встречный таращил глаза. Одна красила ногти на ногах в неоново-пурпурный цвет и появлялась исключительно в обществе собачонки, похожей на чучело львенка, лишившееся шерсти от бесконечного любовного причесывания. Другая носила обтягивающие маечки и брючки и ковыляла на высоких каблуках, словно поощряя злословие о ломтях плоти, наросших у нее на плечах.

Дом был чрезвычайно богемным: в нем поселились и молодые богатые деятели шоу-бизнеса вроде Диггера с женой, занявшие большие готические пентхаусы наверху, и работящий средний класс, довольствовавшийся «студиями» и квартирками с одной спальней. Это была либо молодежь, стремящаяся вверх, либо люди сорока — пятидесяти — шестидесяти лет (Патти казалось, что они в большинстве одиноки), смирившиеся с тем, что уже ничего не добьются и что самое значительное, что их ждет в будущем, — рак. Некоторые из них выглядели сломленными жизнью, нескончаемой рутиной бессмысленного труда, одевались в черное, бесформенное, грязное, будто с незапамятных времен соблюдали траур. У других угадывалась цель в жизни. Такой была пятидесятилетняя женщина, работавшая в Фонде спасения животных, — быстрая, жизнерадостная, очень дружелюбная. Она жила этажом ниже, и когда лифт открывался на ее этаже, Патти обычно слышала из-за ее двери оживленный разговор. Это всегда напоминало Патти, что в жизни есть добро…

Сама она была счастливицей. Сейчас, выходя на солнышко, она опять об этом вспомнила. Ведь ей скорее всего не придется беспокоиться о том, что с ней случится в старости, хотя до старости было еще так далеко, что казалось, она никогда не наступит, У входа переминались в замешательстве две женщины, но Патг" не обратила на них внимания: перед домом находилась автобусная остановка и станция электрички в сторону Нью-Джерси, поэтому кто-нибудь обязательно выглядел заблудившимся. Патти прошла немного по Пятой авеню и свернула на Девятую улицу, размышляя о своей жизни. С тех пор как она бросила работу, ее не покидали тревожные мысли о том, что она собой, собственно, представляет.

В последнее время она упорно обдумывала сложившуюся ситуацию: не нужно работать, потому что Диггер богат. Реальность была замечательной, но она никак не могла с этой мыслью смириться. Конечно, Патти могла избежать проблемы, продолжив работать, но тогда столкнулась бы с другой дилеммой, потому что на работе непременно закисла бы. Последний год перед уходом с работы она не могла не видеть правду: съемка документальных лент о рок-звездах — это лишь потворство неоправданному самомнению всех участников проекта, в том числе своему собственному. Чтобы продолжать, пришлось бы сознательно закрывать глаза на сущность процесса, сосредоточиваясь на мелочах и уговаривая себя, что делает дело государственной важности. Все это было для нее неприемлемо, поэтому она и ушла, но одно это не могло сделать ее уважаемым человеком. В конце концов почти все вынуждены трудиться всю жизнь примерно в тех же условиях, ненавидя свою работу, но не имея возможности от нее отказаться. Поэтому Патти не могла не чувствовать себя мошенницей.