Женщина с дурной репутацией - Аманда Маккейб

На мгновение она увидела его таким, каким он был вчера вечером, когда опустил голову ей на колени, распустил волосы, расстегнул дублет и смотрел на нее томными, вожделеющими глазами. Но это был лишь краткий миг, ее страстный пират уже исчез, превратился в изысканного придворного, стоявшего в удушливом дворцовом зале. Как и вчера, он был в черных одеждах, но на этом все сходство кончалось. Волосы блестящими волнами ниспадали на плечи, единственная жемчужная серьга-слезка сверкала в ухе.

Лицо, красивое и строгое, как у негодующего бога, ничего не выражало, темные, как океан, глаза оглядывали толпу. Как будто все здесь собрались исключительно ради него, будто он мог оставить гостей здесь ради своего удовольствия или распустить. Не исключено, так оно и было. «Лев», — по залу пробежал шепот, пронеслась волна благоговейного страха и восхищения. Стоявшая за Джульеттой женщина, роскошно одетая и увешанная драгоценностями аристократка, захихикала.

Джульетте тоже хотелось рассмеяться. Однако она не могла позволить роскошь вести себя глупо, как эти избалованные женщины. Было бы непозволительно привлечь к себе внимание, бросившись к новому герою Венеции, встав рядом с ним, взяв его за руку, Глядя на него и вздыхая. Она не имела права допустить, чтобы о ней сплетничали, стать предметом разных домыслов.

Она сжала пальцы в кулак, видя, как к Марку, делая реверансы, тихо смеясь за веерами из перьев, подходит стайка этих знатных женщин. Наконец на губах Марка появилось подобие улыбки, он склонял голову над их белыми ручками, спокойно отвечал на жеманные остроты.

Нет, ей не хотелось быть среди них. Стать одной из многих. Джульетта помнила, что чувствовала, когда его жаркие и жесткие пальцы коснулись ее обнаженного бедра, какого вкуса был его поцелуй — отдавал вином, корицей и темными страстями.

Джульетта вздрогнула, смутно вспоминая все это, ее взгляд невольно остановился на его руке. Марк держался за позолоченную рукоятку кинжала, висевшего на позолоченном ремне. Длинные загорелые пальцы были, как и прежде, растопырены. Она снова вспомнила, как они вцепились в ее юбки с золотистыми кружевами, поднимали их вверх, обнажали плоть перед его жадным взором…

Джульетта безрассудно выпила еще один глоток вина, ища забвения в его пьянящей силе. Обнаружила, что, пока наблюдала за ним поверх золотистого края кубка, он тоже следил за ней. Его бирюзовые глаза стали темно-голубыми, он смотрел на нее спокойно, серьезно, понимая, что происходит. Будто угадал ее похотливые мысли.

Джульетта не могла оторвать от него глаз, отвернуться или даже улыбнуться. Оказалась в полной власти этих голубых глаз, и не было сил ни вырваться, ни громко закричать.

Марк крепче сжал кинжал. «Джульетта», — безмолвно шептали его губы. Ей показалось, что его уста томительно скользнули по ее шее. Она прищурилась, и он еле заметно улыбнулся. «Потом», — похоже, свидетельствовала эта улыбка. Потом.

Однако Джульетте было некогда ломать голову над этим. Граф Эрмано захлопал своими усыпанными драгоценностями руками, раздался резкий звук, и в зале, где все отдавалось эхом, сразу наступила тишина.

— Друзья мои, — объявил он, — ужин подан.

Граф славился по всей Венеции своим богатым столом, потчуя гостей редкими деликатесами. Джульетта убедилась, что все разговоры о графе не преувеличение.

Столовая была не меньше большого зала. Длинное помещение из холодного белого мрамора со сводчатым, расписанным фресками потолком. Ее обогревали высокие камины, расположенные с обеих сторон. Роскошные ковры с изображением свадебного пира в Кане[16] приглушали эхо мраморных стен. Вокруг огромного полированного стола стояли не только скамьи, но и мягкие, обитые бархатом кресла для каждого гостя.

Резное, похожее на трон кресло в конце стола предназначалось для дожа. Справа от него сидел хозяин дома, слева — Марк. Джульетту, как не столь важную гостью, усадили ближе к середине, однако рядом с ней сидел Бальтазар Грацциано. Молодой человек был, как всегда, молчалив, угрюмо красив и предлагал ей все лучшее из мяса и фруктов.

Джульетта пристально рассматривала угощения, разложенные на серебряных и золотых блюдах. Щедрость Эрмано, как и его огромные теплицы на самом большом острове, явно не вымысел.

Стол отца Джульетты славился в Милане, ее муж тоже не слыл скрягой, но такого разнообразия она еще не видела. Лук-порей в миндальном соусе, цыпленок, нежное мясо, форель, фаршированная лимоном, тыквенные лепешки, маринованные анчоусы. Широкие чаши с десертом, увенчанным крупными ягодами клубники, дичь, вареная говядина, каплун. И еще множество других яств, названий которых Джульетта не знала. Посуда из майолики со сверкавшими экзотическими фруктами, вазы из серебра с засахаренным миндалем. Вино лилось рекой.

Джульетта пила пьянящий напиток. В голове становилось легко, но здесь подобного допускать нельзя, ей необходимо сохранить трезвый ум.

— Хотите клубнику, синьора Бассано? — услышала она голос Бальтазара и перевела взгляд на своего соседа по столу. Тот, по-прежнему с серьезным видом, протягивал ей сочный темно-розовый плод.

— Спасибо, — пробормотала она и взяла из его рук ягоду. На вкус она была сладкой и сочной, фантастическое угощение среди зимы. Но ягода не доставила Джульетте абсолютного удовольствия. Этот вечер действовал ей на нервы, напрягал и настораживал до предела. Джульетта вспомнила канатоходца с площади, балансировавшего на тончайшей проволоке и глядевшего в неведомую бездну. Дож, граф Эрмано, Бальтазар, Марк — все они олицетворяли темные тайны и давили на нее со всех сторон.

Тем не менее она разглядывала Бальтазара, пока жевала клубнику. Странное ощущение чего-то знакомого, которое она испытала во время праздника обручения с морем, непонятно почему вновь посетило ее.

Джульетта нахмурилась. Она не понимала этого молодого человека. Его худое молодое лицо менялось в зависимости от настроения — могло стать и очень красивым. Резкие скулы, прямой нос, полные губы, которые от злости часто сжимались в тонкую ниточку. Темные волосы, длинные и прямые, напоминали сверкающий занавес. Зеленые, как у отца, глаза. Правда, у Эрмано они светились жестким, холодным изумрудным блеском, у Бальтазара же казались темными, болотного, точно девственный лес, оттенка. В его возрасте у нее кружилась голова от наивных надежд и радости, безграничной романтической любви, которую убило замужество. Бальтазар всегда оставался настороженным, бдительным и недовольным. Интересно чем? Вся Венеция только и ждала, чтобы распластаться у его усыпанных драгоценностями ног.