Летний остров - Кристин Ханна

— Ты же знаешь Каро, — сказала Руби, — ей нравится, чтобы внешне все выглядело красиво.

— Ты несправедлива к Каро…

Руби круто развернулась:

— Надеюсь, ты не собираешься объяснять мне поступки моей сестры!

Нора замолчала, потом чихнула раз, другой, на глазах выступили слезы.

— У меня аллергия на пыль. Тут, конечно, не очень пыльно, но для меня достаточно. Тебе придется навести чистоту.

Руби неприязненно покосилась на мать.

— У тебя сломана нога, а не рука.

— Я не могу вытирать пыль, говорю же, у меня аллергия.

Самый удобный предлог не убираться, какой только Руби доводилось слышать.

— Ладно, я вытру.

— И не забудь пропылесосить, в коврах тоже пыль.

— Неужели? А я и не догадывалась!

К чести Норы, она покраснела.

— Извини, я забыла, что ты… Впрочем, не важно.

— Руби пристально посмотрела на нее:

— Да, я больше не ребенок. И уборка — одно из многих занятий, которые мне и Кэролайн пришлось освоить после того, когда ты нас бросила.

В зеленых глазах Норы отразилась боль, и от этого она вдруг стала казаться старой… и ранимой.

«Опять это слово», — подумала Руби. Хрупкость и ранимость — как раз то, что ей не хотелось видеть в матери. Она подошла к креслу и откатила его на середину комнаты. Ковер заглушил звук колес. Снова стало тихо.

— Наверное, мне придется спать в бывшей детской, я же не смогу подняться по лестнице.

Руби деловито повезла Нору в спальню на первом этаже, где стояли две двуспальные кровати, накрытые простынями. Они помещались по разные стороны от окна, на котором висела льняная занавеска. Здесь же на полу находился крашеный деревянный ящик для игрушек — почти все детство Руби поместилось в этом ящике.

Комната до сих пор была оклеена бледно-розовыми обоями в цветочек, которые они с Кэролайн когда-то сами выбрали.

Руби не желала ничего чувствовать. Она сорвала простыни, в воздух поднялась пыль. У нее за спиной Нора закашлялась, поэтому Руби распахнула окно, впуская чистый воздух и тихий плеск волн.

— Пожалуй, я ненадолго прилягу, — сказала Нора, когда пыль улеглась. — У меня все еще болит голова.

Руби кивнула.

— Сможешь сама выбраться из кресла?

— Думаю, мне стоит этому научиться.

— Я тоже так думаю.

Руби направилась к двери. Она была почти на свободе, когда мать бросила ей вслед:

— Спасибо. Я правда очень тебе признательна.

Руби понимала, что ей полагается сказать в ответ что-то вежливое, но ничего не приходило в голову. Она очень устала, а эта комната была настолько полна воспоминаниями, что они, казалось, вились вокруг как назойливые мухи. Она кивнула, не оглядываясь, вышла в коридор и закрыла за собой дверь.

Глава 7

В своей комнате Дин бросил дорожную сумку на пол и присел на край кровати. Здесь все выглядело так же, как когда он уезжал. На крышке бюро стояли запыленные футбольные и бейсбольные кубки, стены, выкрашенные в кремовый цвет, были увешаны плакатами, их края пожелтели и загнулись. Дин знал, что если откроет ящик комода, то найдет старые игрушки: оловянных солдатиков, пластмассовых роботов-трансформеров, может быть, даже старый строительный конструктор. Над письменным столом висел вымпел футбольной команды «Морские ястребы» с автографом — напоминание о визите Джима Зорна в их начальную школу. Уезжая, Дин не взял отсюда ничего. Фотографии Руби оставил намеренно.

Дин встал с кровати, пересек комнату и остановился возле бюро. Наклонившись, он потянул за ручку нижнего выдвижного ящика. Тот со скрипом, но открылся.

Вот они, напоминания о Руби, лежат в том виде, в каком он их оставил: что-то сложено стопками, что-то разбросано в беспорядке. Здесь были фотографии в рамках и без, ракушки, которые они вместе собирали на пляже, несколько засушенных цветов. Дин порылся наугад и достал небольшую полоску черно-белых снимков, сделанных в кабинке моментальной фотографии на местной ярмарке. Руби фотографировалась на коленях у Дина, слегка обнимая его и наклонив к нему голову. Сначала она улыбалась, потом хмурилась, потом показала камере язык, а на последнем снимке они целовались.

Ему было больно вспоминать Руби даже отвлеченно, а уж идти по следам их детства, запечатленным на фотографиях, и вовсе было все равно что глотать битое стекло. Они познакомились в раннем детстве и уже тогда стали лучшими друзьями. Позже они вместе нырнули в сладкий омут первой любви и в конце концов были выброшены на неприветливый каменистый берег. Дин помнил, как все кончилось, и этого было достаточно.

Он бросил фотографии в ящик и ногой закрыл его.

Кто-то постучал в дверь. Дин открыл. На пороге стояла Лотти с большой пластиковой сумкой в руках.

— Я ухожу в магазин, холодильник не морозит лед, придется взять у них.

— Я могу сам…

— Ни в коем случае. Тебе нужно побыть с Эриком. — Лотти улыбнулась и сунула ему в руку бокал для шампанского с какой-то густой розовой жидкостью. — Это его лекарство, ему как раз пора его выпить. До свидания.

Лотти ушла, а Дин остался — взрослый мужчина в мальчишечьей комнате с обезболивающим в бокале из-под шампанского.

Он медленно подошел к комнате Эрика. Дверь была закрыта. Дин постоял в коридоре, вспоминая времена, когда двери в их комнаты не закрывались. В детстве они с Эриком могли ворваться друг к другу когда угодно.

Дин повернул ручку и вошел. В комнате было душно и слишком жарко, занавески на окне были задернуты. Эрик спал.

Дин тихо подошел к кровати, поставил бокал на тумбочку и хотел уйти.

— Надеюсь, это моя «Виагра», — сонно пробормотал Эрик.

Он зашевелился, нажал какую-то кнопку, кровать пришла в движение, приподняв его до полусидячего положения.

— На самом деле это двойная порция текилы. Для экономии времени я добавил пару ложек противорвотной микстуры.

Эрик засмеялся:

— Ты не даешь мне забыть прощальную вечеринку у Мэри-Энн.

— Да уж, та бесславная ночь незабываема.

Дин отдернул занавески и открыл окна. В комнату проник тусклый свет дождливого серого дня.

— Спасибо. Лотти, дай Бог ей здоровья, думает, что мне нужны тишина и покой. Мне не хватило духу признаться, что я стал побаиваться темноты. Слишком похоже на гроб. — Он усмехнулся. — Я и так скоро там буду.

Дин повернулся к брату:

— Не говори об этом.

— О смерти? Почему? Я ведь умираю и не боюсь этого.

— Черт, еще одна такая неделька, и я буду ждать смерти с нетерпением. — Эрик с нежностью посмотрел на брата. — А о чем я должен говорить? О том, как «Моряки» сыграют в следующем сезоне? Или, может, о ближайших Олимпийских играх? Или обсуждать с тобой долговременные последствия глобального потепления? — Эрик со вздохом откинулся на подушки и тихо произнес: — Когда-то мы были очень близки.