Штрафники 2017. Мы будем на этой войне - Дмитрий Дашко

Тот, ничуть не смущаясь, ответил:

— Начальник, имей понятие: я всю жизнь актером хотел стать, а стал вором.

— Какой ты вор, если в тылу засел вместе с попкарями? [19] — с вызовом хмыкнул Лютый.

Благодушно-ироничное настроение Фантика вмиг улетучилось, обнажив его истинную сущность — жестокого, бескомпромиссного урки.

— Ты с кем меня сравниваешь, фраер? [20] — холодно поинтересовался он.

Откуда-то нарисовались Студент и Клык, встали возле Гусева. Павел мысленно поблагодарил их за поддержку и слегка удивился, что Чечелев перенял его сторону. Очень уж непросто складывались их отношения.

Студент, осклабившись щербатым ртом, недвусмысленно рассматривал голову Фантика, словно прикидывая, как лучше снять его скальп. А Клык, вроде как невзначай, развернул свой автомат в живот уголовнику.

— Отыграй назад, начальник, — миролюбиво попросил Циркач. — Фантик всегда был честным вором. Негоже правильного человека с попкарями равнять.

Однако Павла не обманул его добродушный тон. Слово сказано, все услышали, как взводный усомнился в воровской чести Фантика. Теперь блатной, чтобы сохранить авторитет, должен ответить. И не просто словами. Иначе ему не простят, в первую очередь его же кореша.

Лютый решил идти до конца. Жуликов нужно прижать к ногтю, отсиживаться в тылу, когда другие лезут под пули, он им не даст. А пасовать перед ними — последнее дело. Какой он тогда мужик — это в первую очередь и офицер — это во вторую? Именно в такой последовательности, поскольку служба в регулярной армии в прошлом. Теперь он, как и остальные — осужденный, штрафник. И этим все сказано.

— Я сказал то, что сказал, — произнес Гусев. — На попятную не пойду.

Фантик поступил предсказуемо: отсоединив штык-нож, аккуратно опустил автомат на пол. Повел плечами, сбрасывая лапсердак, из-под коротких рукавов футболки показались жилистые руки, украшенные татуировками.

— Сам напросился, начальник, — покачал головой Циркач.

— Тебя не спросили. — Гусев также сноровисто отсоединил штык-нож, вынул из разгрузки магазины, передал вместе с автоматом Клыку. Тем самым открыл свою грудь, показывая, что теперь она ничем не защищена.

Вмиг образовался широкий круг любопытных, собравшихся из всех взводов, что оказались на втором этаже ЦУМа.

Не тратясь на ненужные уже слова, они сошлись вплотную без всяких ухищрений. Так, как это случалось в рукопашных, когда времени на всякие финты и хитрости нет совсем.

Схватка была скоротечной. Удар Гусева пришелся Фантику в живот, тогда как свой штык-нож вор вогнал Павлу под левую ключицу. Оба одновременно вскрикнули от боли и осели на пол.

Гусев, чувствуя острую боль, прижал к ране правую руку, сразу же щедро окрасившуюся кровью.

Фантик с открытым ртом завалился на бок, выронил свой штык-нож и схватился за рану. Кровь щедрыми струйками потекла сквозь покрытые татуировками пальцы. Ее становилось все больше, густая темно-красная лужица расползалась, впитывая в себя пыль, обтекая более крупные предметы.

Сипло вдохнув, урка закрыл глаза и затих.

Циркач присел перед ним, критически осмотрел рану, прикоснулся к шее, на которой виднелся фрагмент какой-то большой татуировки, спрятавшейся под футболкой.

Пульсирующая на шее Фантика жилка замерла. Он вздрогнул, тело его расслабилось, поджатые к животу ноги вытянулись.

— Отошел, — произнес Циркач, распрямляясь.

Уголовники зашумели, но предпринимать ничего не стали. Драка была честной; Фантику не повезло. Бывает.

Тем временем Клык накладывал плотную повязку на рану Лютого, стянув с него разгрузку и форменную куртку. Голый торс Гусева щедро заливала кровь, пока бывший омоновец не остановил ее, умело намотав набухший красным бинт.

Студент демонстративно смотрел на Циркача, намеренно придав лицу дебильное выражение. И блатного это невероятно раздражало. Куда сильнее, чем гибель кореша.

— Че вылупился? — сквозь зубы процедил Циркач.

— Гы… Башка мне твоя нравится, — ощерился беззубым ртом Леха.

— И че дальше? — распрямился жулик, недобро глядя на парня.

— А че бы ты хотел? — с вызовом спросил Чечелев, поигрывая струной с болтающимися страшными трофеями.

Презрительно плюнув под ноги, Циркач отвернулся.

Согнав с лица дебильное выражение, Студент долго смотрел в спину уходящему уголовнику.

Еще один урка по кличке Смешной поднял лапсердак, накрыл им тело Фантика, забрал автомат умершего, обтер штык-нож о малиновую ткань театрального реквизита и примкнул к осиротевшему «калашу».

Кличку Смешной получил благодаря шрамам в уголках рта. Рот ему когда-то порвали в драке. Раны срослись плохо, характерно скривив губы уголовника.

— Все, граждане штрафники, концерт окончен, — сказал Клык.

Все разошлись, урки заняли закуток на втором этаже, усевшись, пустили по кругу «косяк», абстрагировавшись от всего и всех.

Глава XV

Нежданная встреча

Клык и Студент помогли Гусеву подняться, отвели в сторону, подальше от блатных. Перед тем как его усадить, собрали в кучу какое-то тряпье, аккуратно устроили раненого, уселись рядом сами.

— Ты как, взводный? — спросил Клык.

— Нормально. Голова кружится, — стиснув зубы, выдавил Гусев.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — бодро сказал Лемешко.

— Я и так уже атаман шайки, — через силу улыбнулся Павел.

— Скажешь тоже, — возразил Чечелев.

— А что, разве нет? — спросил Павел, морщась от боли. — Друг с другом счеты, словно блатные, сводим. По зоновским законам живем. И сам тоже хорош, офицер недоделанный. Перо своему же бойцу засадил, а он мне…

— Знаешь, в чем твои проблемы, взводный? — спросил Клык.

— Просвети.

— Слишком много думаешь. Относись ко всему проще. Тогда и жить легче будет.

— Ага, и люди потянутся.

— Само собой.

— Разве это жизнь? — не согласился Гусев.

— Во, я ж говорю, — усмехнулся Клык. — Философ, одно слово. А блатные не простят тебе Фантика. Завалить вора — это не хухры-мухры.

— Да какие они воры! Шушера наблатыканная. Имеют, конечно, кое-какой авторитет, но никто из них не коронован, не их это уровень. Я тебе даже больше скажу. По их же закону они — суки. Потому что ссучились, предали воровскую идею, пошли на сговор с властью. Так-то.

— Все равно, надо быть начеку, — посоветовал Лемешко. — Воры не воры, суки не суки, а в спину пальнут запросто. Тем более на войне возможностей вагон и маленькая тележка.

Лютый кивнул.

Появился Чеснок с рацией. Присел, с любопытством глядя на окровавленную куртку Гусева.

— Чего засмотрелся, не театр, — рыкнул на него Клык.

Чеснок протянул Гусеву гарнитуру:

— Связист убит. Я рацию у него забрал. Ротный вызывает.

— На связи, — ответил Павел.

— Гусев, мать твою, что за поножовщина?! В рот тебя мама целовала! — рявкнул Никулишин.

— Доложили уже?

— А ты думал! Тут стукачей — каждый третий, … их мать. Все хотят зарекомендовать себя, чтобы побыстрее свалить из штрафников. Ну, так говори, что стряслось… Не тяни кота за яйца.

— Проводил воспитательную работу среди блатных. Решил, что лучше показательно подрезать одного, чем расстрелять всех.

— Напрасно. Лучше б ты всю кодлу положил.

— И с кем я тогда воевать буду? У меня теперь не взвод, а усиленное отделение. Ты ж мне пополнение не подгонишь.

— Кто б мне подогнал! — хмыкнул ротный. — Ладно, уркагана твоего на боевые потери спишем. Одним больше, одним меньше — бумага стерпит. Только ты в следующий раз по-другому попробуй.

— Нельзя было по-другому, сам знаешь. С блатными иначе не получится: или я их, или они меня.

— Ты смотри там, аккуратнее, чтоб в спину не шмальнули. Говорят, тебе тоже досталось. Серьезно?

— Терпимо. Под ключицу штык-нож загнали. Все б ничего, но рука не шевелится. Может, куда следует, сообщишь, типа искупил кровью, — вяло пошутил Гусев.

— Ведро наберется — сообщу. Медичку пришлю, как освободится — ей тут пока работы через край. И сам загляну скоро. О потерях доложи.

— Потери? — Гусев взглянул на своего заместителя.

Клык на пальцах показал, сопровождая шепотом.

Лютый повторил все в гарнитуру.

Никулишин смачно выругался и добавил:

— Почти весь взвод.

— Я ж говорил — усиленное отделение получилось.

— У других не лучше. Еще одна такая атака, и роты не будет. А атака намечается, нутром чую. У опозеров мы сейчас, как чирей на заднице. Ладно, будь на связи. Отбой.

— Отбой, — отозвался Павел, снимая гарнитуру.

Ротный, как и обещал, прислал в сопровождении двух загрядотрядовцев медика — девушку лет двадцати пяти, хрупкую, невысокую. Растрепанные светлые волосы выбивались из-под форменной кепки. Пыльный мешковатый камуфляж спереди и на рукавах заляпан пятнами чужой крови. Белую, «не родную», шнуровку на левой высокой берце залила чья-то кровь, отчего шнуровка побурела и потемнела от пыли.