Штрафники 2017. Мы будем на этой войне - Дмитрий Дашко

Перед этим в лихом наскоке потеряли человек пятнадцать, точных данных Лютый не имел — это дело ротного. А его взвод, не считая прошлых потерь, сегодня сократился пока на этих четверых. Пока…

Гусев практически не знал их, даже в лицо толком запомнить не успел. Пополнение прибыло только вчера под вечер. Пользуясь кратковременным затишьем, их торопливо пригнали розовощекие ухари из заградотряда и быстро ретировались в свои укрытия.

Ротный, покосившись вслед резво петляющим, согнувшимся заградотрядовцам, сказал:

— Эти четверо — твои, забирай.

А сегодня никого из них уже нет в живых…

Радист, лежавший рядом, похлопал Павла по плечу.

— Командир, — сказал он, протягивая гарнитуру.

— На связи, — произнес Гусев, стараясь услышать ротного сквозь треск автоматных и пулеметных очередей.

— Гусев!.. твою мать! — сразу сорвался на мат Никулишин. — Хули ты там жопу паришь?! Поднимай своих!!!

— Мне пулеметчик головы поднять не дает! Я четверых уже потерял!

— Меня это не е…!!! — гневно заорал ротный. — Хоть восьмерых!!! Ты понял приказ?!

— Да понял, понял, — ответил Павел и добавил, ни на что особо не рассчитывая: — Мне бы хоть один гранатомет или хотя бы подствольник!

— Где я тебе его возьму сейчас?!

— Пусть хоть минометчики огонь скорректируют! А то лупят, бля, в белый свет как в копеечку!

— Все, хорош базарить! Поднимайся… твою мать!!! Жопу в горсть — и побежал вприпрыжку!!! — неистовствовал ротный. — В ЦУМ по-любому зайти нужно на этот раз и закрепиться там. Вперед!!!

Гусев выругался сквозь зубы, сдернул гарнитуру. Остервенело примкнул к автомату штык-нож.

Радист зачарованно следил за его действиями.

— Что, тащ командир, в атаку под пулеметы?

— Точно. В атаку под пулеметы, — кивнул Павел и прокричал бойцам, находившимся поблизости:

— Слушай приказ! Примкнуть штык-ножи! К зданию ЦУМа, короткими перебежками, за мной!

Пересилив себя, оторвался от куска стены и метнулся вперед, низко пригибаясь, петляя, как заяц. Краем глаза уловил, как его взвод — все пропыленные, пропотевшие, кто в касках и брониках, а кто и просто так, без всякой защиты, как тараканы, поползли из щелей, открыв беглый огонь.

Гусев добежал до сгоревшей аж до черноты легковушки, опустился на левое колено, поправил сползшую на глаза каску и быстро осмотрелся. Сразу выяснилось, что не все штрафники выполнили его приказ. Урки в атаку не пошли. Во всяком случае, никого из них он не увидел. Еще глаз ухватил, как двое лежат, неестественно скрючившись — то ли раненые, то ли убитые. Вот и новые потери.

По легковушке хлестнула пулеметная очередь. Пули с лязгом вгрызлись в помятый обгоревший металл, застряли где-то в двигателе, силой удара тряхнув автомобиль.

Лютый сжался в комок, чувствуя, как бешено колотится сердце. Поднял над головой свой автомат, не глядя, дал короткую очередь. Быстро высунулся из-за багажника, высматривая новое укрытие, и сразу юркнул обратно.

И снова грохот пулеметной очереди, пропоровшей кузов автомобиля.

Павел часто задышал, настраиваясь на новый рывок. Отчаянно выдохнул: «Ы!», согнувшись, побежал к упавшему столбу, рухнул за него, замер, восстанавливая дыхание, затем осмотрелся.

Бойцы на месте не сидели. Медленно, но верно продвигались.

Зато урки по-прежнему заныкались за железобетонной плитой, вывалившейся из стены пятиэтажки, где надежно спрятались от шальных осколков и пуль.

«Суки, на чужом горбу в рай хотят въехать! — подумал он зло. — Ладно, разберемся после».

Со стороны третьего взвода стрельба зазвучала чаще, злее, донесся многоголосый отчаянный вопль: «А-а-а!!!»

Чуть приподняв голову из-за столба, Лютый увидел, как согнувшиеся фигурки солдат одна за другой забегают в здание ЦУМа, где заметалась злая перестрелка.

«Ворвались! Ворвались! — взволнованно подумал Гусев. — Господи, помоги!»

Он опять дал короткую очередь. Опустошив магазин, торопливо перезарядил автомат, сунул пустой рожок в разгрузку. Магазины были в дефиците, поэтому солдаты не бросали их где попало.

Заставил себя вскочить, петляя, пересек широкую улицу Карла Маркса, всю испещренную воронками от разрывов снарядов, усыпанную мусором. Под берцами хрустели осколки стекла, часто приходилось перепрыгивать через тела погибших, успевая при этом осматривать провалы окон, чтобы вовремя заметить любое шевеление и среагировать быстрее.

Взбежал по обломанным гранитным ступенькам, устремляясь к чернеющему входу в здание, на бегу поливая из автомата. Добравшись, прижался спиной к стене.

Другие штрафники уже подбегали к нему с тревожными прокопченными лицами, с лихорадочно блестящими глазами.

— Гранаты. У кого есть гранаты?

— У меня, — отозвался Андрей Чеснов.

В прошлом — нескладный толстяк, работавший менеджером среднего звена, а нынче порядком отощавший штрафник по кличке Чеснок, бросил «лимонку» внутрь.

Грохнул взрыв, вышвырнув наружу тучу пыли и какое-то тряпье.

Кто-то из штрафников заорал, настраиваясь на рукопашку:

— Мочи!!! А-а-а!!!

Остальные вразнобой подхватили:

— А-а-а!!!

— Беей!!!

— Ы-ы-ы!!

Дружно ворвались в эту пыль, стреляя в черноту. Рядом с Лютым кто-то упал, болезненно захлебнувшись собственным криком, видать, схватил пулю. Следом повалились еще несколько, нарвавшись на смертельный свинец. Бежавшие за ними запнулись, тяжело падая.

Лютый успел проскочить эту кучу-малу, лихорадочно осматриваясь. Навстречу поднялись оппозиционеры, не по-человечески заорав во весь голос:

— А-а-а!!!

Сшибка случилась яростной: бойцы стреляли в упор, засаживали штык-ножи так, что даже ствол автомата проникал в рану, разрывая ее. Прикладами разбивали кости. Руками ломали кадыки и шейные позвонки, со звериным рыком впивались в горло, выдавливали грязными пальцами глаза, разрывали ненавистные кричащие рты…

В другой половине здания тоже со звериной яростью дрались в рукопашную.

Здесь на несколько мгновений все стихло. Под ногами уцелевших лежали тела: своих и врагов. Чуть подальше, за мешками с песком валялись трое опозеров. Задрав ствол, на сошках стоял ручной пулемет Калашникова. Брошенная Чесноком граната перелетела мешки и рванула, уничтожив расчет.

Вдруг из-за выщербленной пулями колонны грохнула очередь, свалив двоих рядом с Павлом. Штрафники сразу попадали, открыв шквальный огонь. Когда грохот на секунду стих, прятавшийся за колонной опозер рванул прочь. Гусев дал короткую очередь. Пули толкнули опозера в спину, выбили пыль из форменной куртки и швырнули тело на засыпанный мусором пол.

Павел подал Чесноку знак проверить.

Спустя короткое время тот доложил:

— Чисто.

— Наверх, — приказал Гусев.

Начали осторожно подниматься по лестнице на второй этаж, где уже металась злая перестрелка. Другие штрафники, опередив первый взвод, по лестничным маршам успели проникнуть наверх и завязали ближний бой. Павел, понимая, что тем сейчас приходится несладко, торопил своих бойцов.

И сразу сюрприз — прямиком на поднимающихся штрафников Гусева выскочили ищущие спасения опозеры. После короткой яростной перестрелки завязалась новая рукопашная: с матами, хрипами, стонами, дикими выкриками.

Магазин Гусева опять опустел. Налетевшего опозера он встретил выпадом, ударив в грудь примкнутым штык-ножом.

Как показалось Гусеву, опозеру выбило правый глаз, поэтому и лицо у него было в крови, поэтому он так бестолково и налетел, опозер, болезненно охнув, тяжело свалился под ноги Павлу. А рукопашка уже закончилась. Кричали и стонали поверженные. Штрафники остервенело добивали раненых врагов. Мольбы о пощаде, хрипы, мелькание штык-ножей, искаженные мукой боли лица, вздрагивающие в агонии тела, злые глаза и выражения лиц самих штрафников… Все смешалось в сознании Гусева.

Второй этаж ЦУМа тоже взяли. Дальше штурмовать не имело смысла: верхние этажи почти полностью обвалились еще во время артобстрела.

Принялись осматривать закоулки захваченного здания. Изредка грохотали короткие автоматные очереди: добивали раненых или тех, кто пытался спрятаться.

К Гусеву подошел командир второго взвода.

— Здорово, Лютый.

— Здоровей видали.

— Закурить есть?

— Не смолю.

— Здоровье бережешь, — усмехнулся собеседник. — Зачем оно тебе здесь? Я тоже все бросить хочу, но не могу: если б не курево, совсем бы свихнулся.

Павел пожал плечами.

— Все мы сейчас психи. Только каждый по-своему.

— Что есть, то есть. У тебя большие потери?

— Еще не считал.

— А у меня полвзвода, как языком слизнуло. Ну, бывай: я к своим.