Боги должны уйти - Ноэми Норд

А кайман, на брюхе которого мы разместились, медленно оживал. Хищный взгляд пронзал до костей. В удлиненном зрачке отражалось мое перекошенное от страха лицо.

Иногда крокодил сглатывал слюну, и его хищное сердце под моими ягодицами билось все громче и громче.

Очевидно, попав в ледяной плен подземной реки, кайман замерз. Селевой поток охладил его кровь, холод сковал мышцы и дополз до сердца. Кайман окоченел и не мог сопротивляться потоку. Но ящерам достаточно слабого солнечного блика, чтобы разогреть замороженную кровь. Похоже, наши горячие задницы оживили хищника.

Мать безмятежно дремала, сцепив замком руки на моем животе. Я бесполезно пихала ее то локтем в бок, то поддавала пятками по ногам, но храп не прекращался.

А стоило ли ее будить? Пусть спит.

Неизвестно, оживет под нами крокодил или нет. Если воскреснет, мы погибнем. Защититься нечем. Мой обсидиановый нож потерян, сорван корягами с шеи, пока мы летели в пустоту. Если крокодил проснется, нечем будет вспороть железное брюхо. Нежные девичьи ногти не смогут защитить беременную мать. Пальцы бессильно скользнули по хрустальной чешуе. Ни пятками, ни локтями не пробить панцирь, об который ломаются копья.

Я ощупала мокрый пояс. Пусто. Лишь раскисшие мешочки с травами, да моя драгоценная трубка. Маккао испортился, превратившись в тягучую бурую слизь, текущую по руке.

И тут меня осенило. Вот в чем спасение! Нужно усыпить пробуждающегося крокодила, чтобы не смог шевельнуть ни хвостом, ни закорючкой мозга. Пусть спит и видит свои солнечные сны.

Я осторожно переползла с брюха на шею. Зрачок животного следил за каждым движением. Когти на лапах шевельнулись. Я протянула руку над оскалом и выжала горькую струйку из мокрого мешочка в жуткую пасть. Горло каймана было забито грязью, но язык под струей отчистился от жижи и удивил нежным розовым цветом.

Кадык шевельнулся. Зрачки начали медленно расширяться.

Я выжала последние капли из мешка в смертельную глотку и туда же отправила мешочек, любовно расшитый перламутром по кайме.

"Жри, гад, - думала я. - Чем больше плата - тем дороже товар. Остатки маккао погрузят тебя в мир грез".

Последнее, что я увидела, был мой мешочек, медленно ползущий внутри горла крокодила. Он его проглотил. И сразу ожил.

В то же мгновение чудовище резко перекатилось на бок, и, шлепнув по грязи лапой, сверкнуло дугой хвоста. Высоко под потолком разрезали воздух гребни упругой спины. Крокодил разрубил хвостом русло до дна, и жижа канала веером плеснула на стены.

Мы полетели в грязь. Мать скатилась позади хвоста, а я приземлилась прямо перед оскаленным рылом.

Крокодил, не мигая, глядел на меня. Я зарычала. Душераздирающее мычание твари оживило своды пирамиды. Кайман бросился вперед - я увернулась, и курносая морда слепо ударила в то место, где только что плескалась легкая добыча. Челюсть схватила пустоту, и зубы щелкнули с такой силой, что, наверное, раскрошились, испортив товар.

Оранжевые глаза моргнули. В них мутно отразилась грязь потока. Боковым зрением кайман заметил мать. Она увязла по грудь, и глина волнами наползала на нее, обволакивая и топя.

Крокодил приготовился к броску. Ну, уж нет, мамочку мою он не получит! Я громко забарабанила ладонями по грязи:

- Иди, сволочь, сюда, ко мне, иди - не бойся. Хватай!

Он ударил хвостом. Подвоха я не ожидала, хотя знала: крокодилы кожей хвоста чувствуют добычу лучше, чем видят слепыми глазами. Сбитая с ног, я перехитрила зверя, вцепилась за надломленные гребни летящего на меня хвоста и в три прыжка оказалась на раздутой шее.

В мгновение ока моя веревка спеленала рыло хитрым узлом. Теперь любое усилие каймана еще сильнее стягивало пасть. Мой кулак посинел, но клянусь, не выпустила бы веревку из рук, даже после смерти!

Крокодил не ожидал такой развязки. Начал поспешно зарываться лапами на дно, забрасывая грязь на спину. Ага, испугался! Но на этот раз раздутое брюхо не позволило кайману спрятаться на глубине.

Этот прием знают все крокодилы. Стоит охотнику вцепиться в загривок, как животное тут же спешит на дно. Крокодилы уверены, что человек на глубине захлебнется, пустит пузыри и слепо рванет вверх, - тогда одно удовольствие пощекотать смельчака за пятки.

Я сжала ногами шею, теперь кайман мог сколь угодно прыгать, крутиться и бить хвостом. Что он только не проделывал! Мычал, хрюкал, стонал, кувыркался, сворачивался кольцом, тряс загривком, таранил стены, взбивал фонтаны до потолка! Но, чувствовалось: людоед уже устал. Движения замедлились, лапы безжизненно повисли вдоль боков, когти судорожно скорчились, и он закатил глаза. Крокодил снова замерз.

Все? Я оглянулась.

А мама?

Раскрученное лассо зацепило пустоту. Там, где она только что воевала с грязью, остались одни пузыри. Я потеряла ее!

- Держись!

Я нырнула в поток.

Но река вдруг с шумом обрушилась вниз.

Лететь в хрустальной чистоте водопада - совсем не то, что падать, закатанным в комок дерьма.

Глина плотно облепила тело, ни пальцем двинуть, ни ногой шевельнуть.

Я приклеилась к гигантской капле, нависшей над бездонным обрывом, и тупо смотрела вниз. Туда гигантскими ошметками глиняного теста обрывался селевой поток.

Внизу среди валунов я разглядела свою смерть. Как только капля набрякнет, я полечу вниз, приземлюсь, должно быть, мягко, но выбраться на поверхность не успею. Сверху придавят и раскатают в лепешку другие комья жижи. Так я размышляла, уверенная, что со стороны эта картина показалась бы очень забавной

Я последний раз зажмурила глаза от яркого солнца.

Тепло, тихо. Прощай, родина. Прощай Солнечная долина.

Лучи прогрели глину. Подо мной что-то шевельнулось и царапнуло бок.

Это дернулась лапа каймана.

Мой враг радостно крутанул хвостом.

Ком грязи, мелко задрожав, сорвался вниз.

Мы с крокодилом летели, глядя друг на друга, как влюбленная пара перед смертью. Он широко улыбался и даже хрюкать перестал.

Нас, как букашек, протащило сквозь валуны, но жижа смягчила падение.

Внизу крокодил сильным размахом хвоста раскидал налипшую грязь. На этот раз удар был точен. Я взлетела, описав дугу, и врезалась в раскаленный речной песок. Следом за мной из жижи вылетел еще один глиняный кокон, пропахав за собой в песке глубокую борозду.

Контурами кокон напоминал человека. Сквозь глину ослепительно сверкнули изумруды, шевельнулись пальцы.

Мама была жива. Я соскребла глину с лица. Она улыбнулась:

- Все время летим вниз, падаем и падаем. А никак до могилы не долетим.