Быль и небыль - Тамара Григорьевна Габбе

три сажени насекли, а Иван опять топора не наложил — все ходил, лесу искал.

На третий день пошли, сечь стали, слышат — и Иван сечет. Да как сечет! Только шум шумит, деревина деревину ломит.

Много он в тот день лесу нарубил. А уж дров насек! — всю зиму возить хватило.

Весной Иван пеньё выжег и репу посеял.

Осень пришла — поднялась репа до самого неба. Весь бор колыблется.

Надо репу караулить, чтобы воры не повыдергали.

Раскинули братья жребий: старшему первую ночь караулить досталось, среднему — другую ночь, Ивану — третью.

Вот пришел старшо́й в лес… Видит: репы много разворовано, с избу места, а следу нету и знаку нету, кто был да куда ушел.

Что станешь делать?

Он походил-походил да и прилег под кустиком. Прилег и заснул — и так-то крепко, что и снов не видал, и себя не слыхал.

А поутру встает смотрит: репы больше давешнего унесено, и следов нету.

То же и другой брат. Ходить — ходил, караулить — караулил, а никого не укараулил. Под кустиком сидел, сны глядел.

Вот настает Иванов черед. Пришел он на репище — спичья настрогал, в землю натыкал, а потом и огонечек расклал.

Разгорелся костерок, раздышался. Тепло стало Ивану, будто дома на печке. Пригрелся он и задремал. Клонит его сон — вперед и назад, назад и вперед, справа налево да слева направо. Пал он наземь, а в землю-то спичьё натыкано! Сон сразу и ободрало.

Пробудился он — видит середь репного поля огромадный мужик стоит — борода по колена, волоса по пояс. Стоит и репу в мешок складывает.

Схватил Иван свой топор-десятифунтовик, побежал.

— Ты почто репу воруешь? Вот я у тебя голову отсеку.

А тот кричит:

— Не машись топором! Я по своей земле хожу. Это место спокон веку наше. Я — здешний, озерской воденик.

А Иван ему:

— Будь кто хошь — хоть черт, хоть леший, хоть озерской воденик… Не ты лес рубил, не ты пеньё жег, не ты репу сеял. Не ты и печь будешь. Отдавай репу!

А тот говорит:

— Постой! Мне твоя репа в пондраву пришлась. Сладкая! Уступи-ка ты мне ее добром — я тебе огнивце дам да кремешок… А не отдашь добром, я и так возьму.

Усмехнулся Иван.

— Много берешь, мало даешь, — говорит. — Кремешок да огнивце! За эдакую-то гору репы!

— Да ведь не простой кремешок! Ты шорни, шорни об огнивце-то, а потом и говори.

— А что будет?

— А то и будет, что выскочат два молодца и скажут: что, Иван Репников, делать прикажешь? Станешь им, значит, приказывать…

— А они что?

— Они — сполнять.

— Покажь! — говорит Иван.

Взял он кремешок да огнивце, шорнул — выскочили два молодца.

— Что, Иван Репников, делать прикажешь?

Подумал Иван да и приказал им вора-то поймать да голову с него снести.

Не успел сказать — сделали и назад убрались. Ни видом их не видать, ни слыхом не слыхать, дымком растаяли.

А Иван кремешок да огнивце в карман положил и домой пошел. Приходит и говорит:

— Ну, братцы, ночью я потрудился, а теперь ваш черед. Подите-ка, скиньте вора в озеро, а то валяется поперек гряды, всю ботву примял.

Пошли братья на репище. Видят: бугор не бугор, мужик безголовый лежит. Ноги — что две сосны, руки — что две березки. Не то, чтобы в озеро его скинуть, а и сворохнуть-то не сворохнуть. Испугались они — и назад.

— Ваньк, а Ваньк! Да что ж это? К нему и к мертвому-то подойти боязно, а то ведь живой был… Да как ты с им управился?

— У своего-то добра не хитро управиться. А вот как вы эдакого вора не приметили? Чай, не мышка, не воробьишка.

Опустили братья головы.

— Что уж там, — говорят, — проспали мы. А ты скажи-ка нам лучше, Ва́нюшка, как убрать его. Не под силу нам…

— Ладно, — Иван говорит, — уберется. Вы двое не сворохнули, я и один скину.

Пошел он в лес, стукнул кремешком об огнивце. Откуда ни возьмись, явились мо́лодцы.

— Приказывай, Иван, крестьянский сын!

Приказал он им воденика в озеро бросить, в самый омут.

— Из воды, — говорит, — вылез, в воду его и сволоките.

Им велено — они сейчас все исполнили. Спустили воденика в омут и пропали, как не бывали.

А Иван к себе на двор воротился.

День да ночь — сутки прочь. Нынче денек, а завтра другой. Ко времени оборвали братья всю репу.

Иван говорит:

— Ну, братцы, вы репой торгуйте!

— А ты что?

— Я новый огород городить стану.

— Это на зиму-то глядя?

— Ничего! Не всякая овощь морозу боится.

Пошел он на репище, стукнул кремешком об огнивце. Явились два мо́лодца, и велел он им лес обрать и на чистом месте город построить, чтобы улицы широкие, дома высокие, площади мощеные, ворота точеные…

Как повелел, так все и сделалось.

Утром зовет Иван отца да братьев репище посмотреть.

Приходят, смотрят, — что за чудо? Был огород, а стал город — да ведь какой! Чисто — столица!

Иван говорит:

— Ну, батюшка! Ну, братцы! Что нам в деревне жить? Надо в город перебираться.

Ладно. Перебрались в город. Живут — не тужат. Все у них есть, что надо, чего не надо. Легкая жизнь пошла.

А не по дальности от тех мест — за лесом, другой город стоял. И жил там царь вдовый, с дочкой, с царевной.

Прослышал Иван про эту царевну и думает:

«Что же я все холостой хожу? Не пора ли жениться?»

Шорнул кремешком об огнивце — явились перед ним два молодца. Приказывает им Иван — карету золотую подать, да пару вороных в нее заложить, да одежу хорошу принесть, — кафтан парчовый, шубу соболью — прынцем ему охота срядиться!

Глядь-поглядь — стоит перед крыльцом пара коней, карета золотая, полозья серебряные.

Срядился Иван, в карету сел — погнали!

Приезжают к самому к царскому дворцу.

Там видят, — лошади хороши, карета лучше, да и седок — молодец. Докладывают царю: так и так, знатный гость пожаловал.

Сейчас царь навстречу ему выходит, в горницу повел, на стул посадил.

— Откуль? Как? — спрашивает.

— А вот — неподалеку живем… Соседи, стало быть… Жениться я надумал, ваше царское величество. Выдавай-ка ты за меня