Петру Гроза - Феодосий Константинович Видрашку

«Вяца мунчитоаре» («Рабочая жизнь») писала: «Поражаешься тому, что в рабочее время на улицах толпятся тысячи людей. Раздетые, угрюмые, окоченевшие от холода, измученные голодом, рабочие тихо переговариваются, без толку бродят по дорогам — это безработные».

Чтобы удешевить и так почти неоплачиваемый труд, предприниматели увольняли мужчин и нанимали женщин и подростков, чей труд оплачивался в два-три раза ниже мужского. Продолжалось обнищание рабочих. По свидетельству одного чиновника министерства труда и социальной защиты, крестьяне не могли «позволить себе такой роскоши, как отдых на собственной кровати». Академик М. Роллер приводит в вышедшей вскоре после войны «Истории Румынии» данные, рисующие ужаснейшее положение румынского рабочего класса и крестьянства. «В 1933–1941 годах, — пишет Роллер, — румынское население было одним из самых бедных в мире. Низкий уровень жизни, отсутствие условий для развития культуры, шовинистская политика по отношению к народам присоединенных провинций и т. д. — все это приводило к физическому вырождению народных масс, которое охватило в первую очередь крестьянство и затронуло все трудовые слои города, начиная с промышленных рабочих и кончая служащими и интеллигенцией.

Все больше стали распространяться социальные болезни…Румыния занимала первое место в мире по смертности населения: 21,1 на тысячу».

Перед Петру Грозой, как и перед многими прогрессивными людьми Румынии того времени, стоял во всей своей сложности и трагичности вопрос: что же делать? Он думал с горечью: вот брошюра «Чего мы хотим?» была изъята отовсюду, и за ее хранение лишают свободы, а в ней изложены лишь некоторые требования крестьян. В ней еще не указано, как сбросить тяжелое вековое ярмо.

Ведь это ярмо душит не только крестьян. Еще в более бедственном положении рабочие. Это те же крестьяне, сыновья и внуки полей и гор, вытесненные с земли нуждой и бесправием, ушедшие в город, чтобы заработать на хлеб себе и семье. И когда тысячами их выбрасывают на улицу из ворот заводов, оставляют без средств к существованию, без куска хлеба в душных лачугах городов, где только пыль, жара, холод, нужда и безнадежность, сколько глаз тогда устремляются к небу каждое утро! И кто ответит за все это?

Он сдерживал как мог до сих пор крестьян от бурных выступлений. Цель была одна: не спровоцировать власти, не дать им возможность распустить организацию, поставить ее вне закона. Это было бы самое страшное. До сих пор ему не раз случалось отвечать на вопрос: «Почему мы не беремся за вилы, за топоры? Надо резать и вешать, иного выхода нет».

Работать силой разума, доказывать свою правоту словом, терпеливо, без спешки, без взрывов. Это он повторял каждый день и каждый час. Он все время слышал тихий голос тетушки Асинефты и носил в сердце две ее сказки о восставших крестьянах.

Он уже и не помнил, когда она рассказала ему эти сказки.

Это было в далеком детстве, когда добрая тетушка пыталась чем могла отвлекать «бедного сиротинушку» от горькой мысли, что навсегда ушла от него мать, отобрала ее земля, и она уже где-то там, на небе. Она должна быть на небе, потому что добрым людям всегда место в божьем раю, а мать была добрым человеком.

— А расскажите мне, тетушка Асинефта, про самых-самых добрых людей и как их бог к себе забирает, — попросил он тогда.

И тетушка Асинефта стала рассказывать ему про доброго человека по имени Георге Дожа, который до того был добрым, что хотел всех людей от помещиков спасти и чтобы всем крестьянам было хорошо. И вот позвали власти войско, чтобы идти па турок в крестовый поход, отвоевать у них гроб господень. Был и Георге Дожа в этом войске и готов был идти на турок, потому что лучше было тогда мужикам воевать с врагом, чем быть рабом своего господина и гнуть спину с утра до ночи на его поле. Но Доже приснился сон, будто пришел ангел к нему и сказал, что он не должен идти с войском против турок, а вначале бог ему велит освободить крестьян от собственных врагов, от князей и помещиков. Дожа послушался и повернул свое войско против угнетателей. Было у него сто тысяч войска, и начал он освобождать крестьян, наказывать помещиков. Но у помещиков была большая сила за спиной, и с ними было очень трудно биться.

У Дожи были две трудности: одна — собрать войско, а другая — победить этим войском врагов. Вначале Доже помогал господь бог, и он со своим войском прошел от самой Пешты по всему большому Дунаю до самого города Темешвара, который сейчас зовется Тимишоара. Там в крепости запрятался самый большой враг Дожи Иштван Батори со своим войском и защищался целый месяц. А тут ему на помощь подоспели другие феодалы, такие же князья, как и он сам, такие же враги крестьян, и они разбили войско Дожи, а его самого, раненного, взяли в плен.

Так что ничего не сбылось из того, чего добивались крестьяне. Георге Дожу поймали и, как короля крестьян, присудили к страшному суду. Ему сделали трон из железа, раскалили его на огне докрасна и посадили на этот трон.

Это все в Тимишоаре было, в крепости.

На воображение мальчика этот рассказ подействовал очень сильно. Значит, бог послал Дожу воевать за свободу крестьян, а потом сам его и оставил, помогать не стал. Дал победить злу.

Почему?

Сколько этих «почему» вставало всегда перед ним с тех пор. Казалось, на многие найдены ответы, казалось, приближались решения, а затем снова и снова отдалялись. Он представлял себе могучий фронт крестьян страны, который мирным путем завоюет в равной избирательной борьбе власть и устроит все по-новому, по своему разумению, устроит жизнь без всякого насилия. А оказалось, что этого не так легко добиться.

Не так ли думали до него не раз подымавшие на борьбу крестьян герои этой земли?

Тетушка Асинефта рассказала ему еще одну страшную быль про добрых людей, которым на этой земле жилось очень, очень плохо.

Это был долгий рассказ о другом крестьянском восстании, под водительством Хории, Клошки и Кришана.

Прошло много лет после того, как враги посадили крестьянского короля Георге Дожу на раскаленный железный трон в Тимишоаре. Около трехсот лет прошло. Те же феодалы продолжали грабить крестьян, оставалось то же крепостное право, тот же гнет. Хозяин всегда считал, что скотина дороже человека.

— Из уст в уста передается, — начала свой рассказ тетушка Асинефта. — И я от своих стариков слышала, а они — от своих, что незадолго до начала нашего века императрица Мария-Терезия послала своего сына