С высоты птичьего полета - Станислав Хабаров

Ариана – от греческого Ариадна, дочери критского царя Миноса, что дала Тезею путеводную нить. Помощь её (вспомним миф) коллаборационистского толка: она помогла выйти чужеземцу из лабиринта, но не заслужила ни уважения его, ни любви и была брошена им на обратном пути в Афины, на одном из пустынных Эгейских островов.

Нить Ариадны

В Париже из первого газетного киоска, дверцы которого распахнуты как створки поставца, с выдвинутого наклонного стенда выглядывала рекламная полоса с огромным, черным по алому: «Красные шпионы крадут секреты „Арианы”».

А не следят ли и за нами агенты ДСТ (французской контрразведки), или мы для них – пренебрежимо малая величина и не стоим фокусировки внимания? Во всяком случае, неприятно чувствовать себя под стеклом предметного стола или на короткой веревочке.

В первый раз было несколько сомнительных моментов, которые сейчас приходят в голову. В воскресенье, в начале дня, оказались мы на улице Сен-Дени у знаменитых ворот. Шли, как обычно глазея по сторонам, но вот нам навстречу попался маленький, бросающийся в глаза человек. Он запомнился, может оттого, что по-особому посмотрел на нас. Через несколько шагов мы повернули обратно и опять увидели запомнившегося человечка. Он, оказывается, шагал следом за нами.

В тот же день, после обеда, мы гуляли рядом с гостиницей по Сен-Доминик, взад-вперед, у окон – витрин цветочного магазина. Только закончился короткий летний дождь, и снова светило солнце, и тротуар блестел, как лакированный, и щемило сердце от окружающей красоты. Вдруг идущий навстречу высокий молодой человек, поскользнувшись, боднул меня в живот. По законам баллистики я должен был как пушечное ядро тотчас же влететь в огромную цветочную витрину. Не знаю, как удалось мне удержаться, а встречный вежливо извинился и удалился.

Разумеется, воображение способно многое дорисовать… Поздно вечером, когда мы с Леней Горшковым, сфотографировав с моста светящуюся Эйфелеву башню, возвращались в гостиницу, заблудились, как говорится, в трех соснах. Знали мы, что где-то рядом есть поворот на нашу тихую Ожеро, но запамятовали где. Чтобы меньше плутать, решили спросить.

Встречные – спортивного вида парни не долго слушали нетвердый английский Горшкова и сходу ответили по-русски, словно знали, о чём мы можем спросить. И ещё история с пропавшим паспортом Горшкова: где и как его у него вытащили?

Больше подобных случаев не было. Селили нас в гостинице обычно рядом или на разных этажах, одного под другим, как мы смеялись – «по стояку», но не знали, была ли в этом случайность, или злой умысел. Известно, у страха глаза велики.

Первый апрель – никому не верь

Французы для нас непредсказуемо загадочны. С нами вели они себя корректно, по-деловому, но, оставаясь наедине, резвились, как школьники, и поднимали весёлую возню. Чаще в ходу была звуковая имитация. В лицах изображались «бойцы» медико-биологического эксперимента «Цирцея» – Акатов и Сигрист. «Я ломаю ручку», – говорилось похоже на Сигриста. Следовало движение, словно пишущая ручка ломалась о колено.

Как-то с Обри заговорили мы о террористах: вот покончили, например, с «Аксьон директ». «Да, – сказал Патрик, – но это ничего не значит, и не ясно даже, как он сам поведёт, когда закончится проект».

В каждой шутке присутствует доля истины. Французов тянет на приключения, на риск. Они разные, не только отличаясь друг от друга, но и непохожие каждый божий день. Правда, об Анце я бы этого не сказал. Он представитель «Аэроспасиаль», старше других и по возрасту и по чину. Одежда его продумана: это и модное со стоячим воротником пальто, и перекинутый через плечо шарф. Первого апреля в обеденный перерыв я подарил ему каслинского чёртика, и началась чёртовщина.

После обеда нас повезли на территорию КНЕСа в КИС – контрольно-испытательную станцию, где ожидал нас габаритно-весовой макет «ЭРЫ». Но что это? Вижу, узел стыковки на штанге крепёжной платформы поставлен наоборот. «Нет», – отвечали французы, – всё верно», и наши коллеги – Зиновьев и Успенский – стали убеждать: всё нормально. Принесли чертежи. Так и есть: узел наоборот. Это просто-таки пугало и настораживало. «Очень спешили», – извинялись французы, но ощущение – «как же такое может быть?» – не отпускало.

Узел переделали. Затем последовала приемка макета. И когда за круглым столом писался протокол, я спросил Мари-Жан о статье в газете, где опять фигурировали шпионы и «Ариан». Старшая переводчица, взглянув на меня умудренным взглядом, сказала: «Может, не стоит больше об этом?» А потом со вздохом всё же перевела: в газете упоминался и наш проект с вопросом: стоит ли его продолжать?

Так стоит ли? Переводчицу это возмутило. «Никто этому не верит, – пожал плечами Обри и показал кончик мизинца, – журналисты, имея капельку информации, раздувают из мухи слона». «Видно, в этом и есть их талант», – произнёс я, и мы продолжили технические дела.

На обратном пути в аэробусе, развернув толстую свежую газету, я опять наткнулся на знакомый сюжет: секреты и «Ариан». Спираль шпионского сериала поднялась на следующий виток: 2 апреля французская сторона объявила о решении выслать из страны трех сотрудников посольства СССР за несовместимую с их статусом деятельность.

Но всё это было бездоказательно. Варигину выпустили на следующий день без права выезда из страны. На переходе парижского метро обращал на себя внимание плакат с изображением через все полотно красивых женских ног. Одни только ноги, но и по ним было понятно, что женщина целуется. В плакате присутствовал и красный флаг, и буквы «КГБ», и секреты «Ариан». Надпись его гласила: «Вот до чего доводят семейные штучки». И во всех газетах и журналах, что в эти дни попадали нам в руки, имелись сообщения о «шпионах-дипломатах», «реакции Кремля», тайне «Ариан».

О чем ещё писали газеты? О ремонте Триумфальной арки. Она стала ветшать. Задуманная еще Наполеоном, сооруженная тридцать лет спустя, арка сделалась национальным символом Франции. Теперь её окружили металлической сеткой, чтобы обезопасить проходящих. «Откуда взять средства?» – обсуждали газеты. Американская компания предложила 30 миллионов франков при непременном паблисити: «„Америкэн экспресс” спасает Арку Триумфа». «Ну что же, – вяло возмущались газеты, – заокеанское нашествие? А разве японцы не скупили дома на Елисейских полях? И фильмы идут у нас чаще американские, чем собственные».

В Париже мы снова были проездом. Было облачно, и солнце словно за молочным плафоном ровно освещало всё, не выделяя, а как бы объединяя, сливая дома в единый ансамбль. Сена катила воды – спокойная, умиротворенная. И везде, где бы ты ни находился, стоило выйти на открытое место, возникали привычные ориентиры – резонансный пик Эйфелевой башни и излом осциллограммы крыш монпарнасским параллелепипедом.