С высоты птичьего полета - Станислав Хабаров

Сначала все собираются в зале. Прибывших и «прежде всего тех, кто здесь впервые», приветствует мсье Шапп. Мадам Тулуз как всегда начинает с погоды: «Сегодня хорошая погода… Надеюсь, что встреча будет проходить в солнечной обстановке… Позвольте представить специалистов…» От нас выступает Богомолов – представитель Главкосмоса. Он возглавляет нашу делегацию. Он говорит «поработали» и тотчас возникает в голове – «мы пахали». Часто даже в несложных случаях он занимает удобную позицию наблюдателя со стороны. Это плохой руководитель. Хороший встает за подчиненных, как бельфорский лев, берет ответственность на себя, так, например, вел себя Сергей Павлович Королев. Но Богомолову до него, как до ближайшей звезды, хотя этот руководитель для нас – далеко не худший вариант.

Расходимся по комнатам. Появляются представители «Аэроспасиаль», распаковываются ящики, и на столах возникают узлы крепежной платформы – того самого основания, которое сцепится с поручнями станции. Они нам не нравятся. Плюсы их – тарированное усилие, предохранительные чеки и прочее, и прочее, но ручек уж слишком много. Оснащённая ими платформа выглядит как Шива восьмирукий. К тому же нужен защитный чехол. Конструкция должна годиться и при разбросе высоты поручней.

Начинается работа, в которой нельзя, невозможно перечёркивать всё сделанное, возможен ведь и свой, французский вариант. Мы ценим труд и изобретательность наших зарубежных коллег. Но как нам быть? У нас просто не хватает времени, и приходится браковать только явно негодное и, в душе поеживаясь (ох, как будут нас позже ругать космонавты и узкие специалисты), идти на компромисс и принимать более или менее годящееся. Не переделать всего, слишком короткий срок, и волей-неволей приходится выбирать между Сциллой желаемого и Харибдой возможного.

Французы активно сопротивляются, но появляется конкретный конструктор Пьер Пикар. Он понимает нас, и как в припеве санкюлотской песенки (Са ira) дело идет на лад: предусматривается и подстройка замков под возможный поворот поручней, и регулировка зазоров с помощью винтов. Словом, идёт конкретная работа с редкими паузами, когда все высыпают в чудесный гостиничный холл. Здесь на решетке гигантского очага лежит двухметровое полено, над которым огромный раструб вытяжки. Тут же столики, и за стойкой подают кофе и сок. А полпервого мимо желтого цветущего кустарника и постриженной стенки в блестящих, жестких, благоухающих листьях мы отправляемся в «конюшню».

Возможно, когда-то это была действительно конюшня, а точнее зал, в котором мы обедаем, сработан под неё. Сначала входишь в большую прихожую с настоящим очагом, с блестящими медными кухонными принадлежностями, развешенными по стенам, с огромным прозрачным аквариумом с настолько чистыми стеклами и водой, что просто не видишь границы воды и воздуха.

В аквариуме по углам, как боксёры на ринге, застыли омары. Их клешни предусмотрительно стянуты чем-то вроде лейкопластыря. И нам, видно, следует стягивать «клешни» взаимных притязаний и помнить, что легче всего критиковать, а без обоюдного согласия у нас просто не выйдет ничего.

Обеденный стол для нас накрыт в зале, где стены расписаны под стойла, развешены сбруя, седла, под потолком люстры – колеса настоящих телег. И там и тут из-за коновязи смотрят на тебя симпатичные лошадиные морды. Обед для французов – священнодействие, а нас тянет продолжить разговор о деле по нашей привычке работать и за едой. Салат, паштет, горячее без первого, по полю стола расставлены бутылки с сухим вином. Мы пытаемся щадить переводчицу. У нас переводчицей Елена (Елена Прекрасная, как мы её зовем про себя). Она действительно хороша, но той опробованной рекламной красотой, что часто смотрит с обложек журналов. Для переводчиков и обед – работа, не прерывается разговор, и часто тарелки их уносят нетронутыми.

Французы искусны не только в еде. Своим поведением они как бы поощряют тебя на разговор, реакцией, отзывчивостью, а человеку свойственно покрасоваться перед окружающими. Ловлю себя на этом: хочется понимать с полуслова, рубить гордиевы узлы, а приходится переспрашивать, уточнять, несколько раз напоминать, придумывать обходной маневр.

Мне нравится строить сценарий делового разговора (сказался, видимо, ВГИК) с вступлением, паузами, оговорками, создающими эмоциональный настрой. Создать атмосферу коллективного творчества – не менее важно, чем отстоять целесообразное техническое решение. И я не люблю, когда со стороны вмешиваются в разговор. Такое случается редко. Начальство, видно, понимало, как можно «убить» разговор. В короткое время встречи нужно обсудить множество вопросов, принять организационное решение, связанное с изготовлением и поставками, в понятном виде записать всё в протокол.

Но назидательно изрекая, порой красуешься, как актёр, зато потом становится стыдно и хочется выглядеть непременно достойным представителем страны. Не мельтешить, а быть уверенным, смелым и веселым. Французы легко понимают шутку, ведут себя непременно с тактом. Со стороны наш деловой разговор из-за обилия специальных терминов, должно быть, напоминает камнепад: Гучи, РК, КП, ШКП.

Вечерами мы бродим по городу. Магазины в семь закрываются, и улицы пусты. Мы одни в недавно шумевших, а теперь словно вымерших руслах города. Оживление на площадях Вильсон и Капитоль, особых участках кольца у кафе да при вокзале.

В конце центральной Эльзас-Лорен, там где она упирается у бульварного кольца в огромный универмаг «Лафайет», размещается садово-огородный магазин с лопатами, косилками, яркими пакетиками на витрине. Если от него пойти по узкой изогнутой улице, то увидишь муниципальную библиотеку и возле неё учащуюся молодежь. И здесь они парами, и в читальный зал идут в обнимку, и учат, наверное, вместе, склонившись друг к другу, tete-a-tete (буквально: голова к голове).

Хорошо посидеть в скверике у фонтана, в который выдвинулся донжон Капитоля с его неповторимой de la Vis – башней, которая стала уже символом начала воздухоплавания. С трех сторон скверика – улицы и на той части его, где Эльзас-Лорен, у памятника Жоресу, у автобусной остановки всё ещё толпится народ. Не велик, но красив этот клочок зелени в городе. Несколько водяных струй бьют среди каплеобразного водоема. Через крохотный, соединяющий водоемы ручеек перекинут идиллический мостик с деревенскими деревянными перилами, но, потрогав их, убеждаешься, что это бетонное литье.

Исторические здания Тулузы построены примерно в одно и то же время. Расцвет города был связан с изготовлением пастельных красок в XVI веке, когда крупнейшие тулузские промышленники и торговцы – отцы города сказочно разбогатели. Они сохранили от разбазаривания свое богатство и передали его следующим поколениям, увековечив себя в зданиях – отелях «Ассеса», «Мансенкаль», «Берню» и других, украшающих сегодня город.