Пойманное солнце - Вилли Мейнк

Независимые кандидаты в парламент Гоа перед выборами тоже присваивали себе благозвучные имена: Лев, Сердце, Роза. Я не сразу понял смысл псевдонимов и удивленно спрашивал, почему ораторы так громогласно пытаются привлечь избирателей на сторону льва, сердца или розы. Словесные дуэли ораторов проводились со свойственным южанам темпераментом; говорили в большинстве случаев на конкани, маратхи или по-португальски. Мне запомнился предвыборный плакат на английском языке, который был растянут над проселочной дорогой у въезда в рыбацкую деревню: «Боритесь с большим бизнесом, который покупает ваши голоса и хочет разложить демократию. Выбирайте Фернандеса!»

Сейчас мы ехали вверх в направлении на Алтинхо по тенистой аллее с высокими, старыми деревьями. С момента выборов прошло два года, и я намеревался спросить у мистера Бандодкера, что изменилось за это время.

Я и не заметил, когда колокола умолкли. В Панаджи расстояния небольшие, все расположено рядом. Ровно в десять часов мы остановились перед садовыми воротами, и, когда я вышел из автомобиля, шестеро солдат, выстроившихся в две шеренги, отдали мне честь. Мистер Махаян, серьезный молодой мужчина из подведомственного правительству Бюро путешествий, улыбнулся мне ободряюще и пропустил вперед.

На мне, как и полагалось, был летний костюм, белая рубашка с красным галстуком, ботинки, начищенные до блеска. Итак, я шел по саду с мистером Махаяном, который шепнул мне, что главному министру пятьдесят восемь лет и что раньше он был известным игроком в крикет. Его семья владеет рудником, а сам Бхаи участвовал в освободительном движении против португальцев.

Идти садом до дома было не очень далеко. Кругом цвели цветы. Я подумал, что еще ни разу не видел портрета Бхаи. Удивительно, сколько мыслей иногда приходит в голову за несколько минут, причем все остальное вдруг отступает на задний план и остается лишь то, что видишь, слышишь и чувствуешь.

Я вошел в приемный зал, где уже собралось несколько гостей, имена которых я не запомнил, когда мне их представляли. Был здесь и фотограф, который возился со своим блицем. Я сидел за столом с инкрустацией из слоновой кости и незаметно оглядывался по сторонам, но как только главный министр вошел, все остальное перестало меня интересовать. Он был среднего роста, коренастый, в белом, доверху застегнутом мундире. Мне показалось, что я уже встречал его когда-то в деревнях Гоа. Министр был похож на рыбака, который чинит в бухте лодку, на крестьянина, работающего в поле, и немного на торговца тканями из Маргао.

Его лицо выражало целеустремленность и самообладание; широкий лоб с вертикальными складками над крупным носом и рот с плотно сжатыми губами говорили об энергии, но также и о доброте. В нем чувствовался человек, нуждающийся в друзьях. Это был гоанец, такой же как и его соотечественники, семья которого жила здесь с незапамятных времен. В пятьдесят шесть лет его политическая карьера увенчалась тем, что он получил должность главного министра.

Министр Бандодкер сидел напротив меня. Пожилой слуга принес чай и орехи кешью, поджаренные с большим количеством пряностей. Я выразил радость в связи с тем, что меня, гражданина Германской Демократической Республики, в это прекрасное воскресное утро принимают на Алтинхо. Я поблагодарил также за гостеприимство, которое мне повсюду оказывали в Гоа.

Мистер Бандодкер улыбнулся и после обмена любезностями начал говорить. В беседе он проявил себя отличным знатоком экономических возможностей Гоа, разумным политиком, который держит в голове всю статистику и цифровые данные, относящиеся к прошлому и настоящему. Он был одним из немногих индийцев, которые употребляют выражение «после освобождения», а не считают, как я узнал из проспектов и бесед с его соотечественниками, освобождение Индии от колониального владычества всего лишь «временем перемен» (time of change).

Беседа текла неспешно, без каких-либо особых формальностей. Я вспомнил о недостроенном мосте через Мандави, который португальцы разрушили при отступлении. Восстановление его задержалось, так как строительство школ было более срочным делом. В последние годы многое начиналось заново, и энтузиазм освободительной борьбы не оставлял места разочарованию в повседневной жизни, если не считать, конечно, некоторых представителей высших классов, которые объявляли национальным бедствием недостаток некоторых европейских товаров, например электробритв или транзисторных приемников. Министр Бандодкер сказал, что после освобождения Гоа построено семьсот новых школ.

Он говорил без пафоса, и было приятно наблюдать за ним во время беседы.

— То, что португальцы не смогли сделать за четыреста пятьдесят лет, — сказал он, — наше правительство сделало за семь. Вы только подумайте, сейчас девяносто пять процентов наших детей учатся в школе, и в этом отношении Гоа стоит в Индии на втором месте после Кералы — штата с самым низким числом неграмотных. По новому плану размер капиталовложений составляет четыреста пятьдесят миллионов рупий. Раньше мы были вынуждены ввозить молоко из Дании и Норвегии, а сейчас обходимся без импорта. Энергично внедряются усовершенствования в сельское хозяйство. У нас есть государственная ферма, которая ежедневно поставляет пять тысяч литров молока, и в ближайшее время это число возрастет до пятнадцати тысяч литров.

Пожилой слуга налил еще чаю. Сотрудники министра, имен которых я не запомнил, рассказали мне о сахарном заводе, о плантациях сахарного тростника, возникших в последние годы, о строительстве завода искусственных удобрений, об экспорте железной руды, который составляет девять миллионов тонн в год — сорок пять процентов от общей суммы индийского экспорта, о ста пятидесяти маленьких и средних фабриках, о пяти колледжах, где занимаются искусствами и наукой.

Я записал некоторые цифры. Прибрежная полоса Аравийского моря за короткое время превратилась в экономический организм, от функционирования которого зависит теперь судьба шестисот пятидесяти тысяч гоанцев. Какие затраты потребовались для того, чтобы экономику этого богатого края сделать прибыльной, и какие изменения еще потребуются, чтобы дети крестьян, рыбаков, рабочих, чистильщиков, рикш, домашних хозяек и подметальщиков улиц могли сидеть вот так же, как сидели мы в доме на Алтинхо, и наслаждаться чаем с орехами кешью?

На вопрос, который пришел в голову так неожиданно, не нашлось ответа, да его и нельзя было получить в получасовой беседе. В период колониализма жизнь в стране словно замерла, и вот она снова вошла в свое русло. Ближайшее, что надо было сделать, это дать крестьянам кусок земли, рыбакам — траулер с дизельным двигателем для современного лова рыбы, а всем гоанцам — достаточно риса, рыбы и работы. Эти вопросы стояли на повестке дня и властно требовали решения.