Пойманное солнце - Вилли Мейнк

У парикмахера

Самые неумелые чистильщики не смогли бы причинить мне столько вреда, сколько парикмахер с боковой улицы у городского сада, которому я доверил свою голову перед приемом в резиденции главного министра; ведь голову носят вверху, каждый может ее видеть, да к тому же кроме функции представительства она имеет и другие назначения.

Это произошло в субботу после полудня. Я узнал, что как раз в это время в здании государственного секретариата заседает законодательное собрание Гоа и обсуждает вопрос об увеличении дневной порции риса{43}, которая составляла сто двадцать граммов, и о прекращении роста цен на рис. Прием у главного министра Бандодкера был перенесен на воскресное утро, и я решил привести себя в порядок по случаю этого события.

Как только я разбудил парикмахера, дремавшего в кресле, он немедленно взялся за дело, но я не был уверен, понял ли он, чего я хочу. То, что я видел в зеркале следя за работой его рук, меня немного обеспокоило, не я не решался заговорить с ним, пока он работает, так как по серьезному выражению его лица понял, что он с большой ответственностью относится к своей профессии. Я был у него единственным клиентом. Вероятно, моя вина заключалась в том, что я пришел в такое время, когда уважающие себя граждане предаются послеобеденному сну за спущенными шторами.

Когда по окончании процедуры я осмотрел свою голову, то мне показалось, что она стала меньше. Да, я действительно просил подстричь меня, но не до лысины же! Но тут он снял с меня накидку и потребовал такую низкую плату, что я был вынужден заплатить большие чаевые.

Я отдыхал на скамейке в городском саду, большом, хорошо ухоженном парке в центре города, без которого Панаджи казался бы несовершенным. Здесь круглый год цветут цветы, а после периода муссонных дождей парк так и сияет от свежей зелени. Утром и вечером звучат мелодии, исходящие из устрашающих громкоговорителей, а по праздникам играет настоящая музыкальная капелла. Как только солнце перестает немилосердно палить, мощеные площадки и дорожки между клумбами, с цветами заполняются людьми. А с наступлением сумерек, когда зажигаются желтые и белые шарообразные фонари, кругом начинают носиться дети. В это время их можно увидеть танцующими на подмостках павильонов.

Городской сад был сейчас пуст, и мне казалось, что я нахожусь в каком-то португальском городке. Перед кафе «Карпуцина» стоял грузовик, в ресторане «Казапинто» и в «Клубе Васко да Гамы» двери были заперты, а в «Каравелле», в порту, лодочники пили «Фени», крепкую водку из орехов кешью. Площадь окружали белые одноэтажные дома с красными черепичными крышами, со сводчатыми окнами в романском стиле над решетчатыми балконами. Может быть, как-нибудь ночью я стану свидетелем серенады, которую влюбленный поет своей красавице.

Я шел к церкви «Богоматери непорочного зачатия», которая стояла на холме в конце парка. Стоит мне увидеть лучезарное белое здание с большим куполом на центральной части, как я испытываю страх. Кажется, что оно поставлено специально для того, чтобы возвышаться над городом. Безукоризненная белизна геометрических сплетений ступенчатого строения, с верхней площадки которого смотрит маленький позолоченный образ улыбающейся богоматери, напоминает мне об испанских конкистадорах, которые при виде города ацтеков пришли в восхищение, так как приняли сверкающие на солнце дома и дворцы за здания из чистого серебра.

Поднимаясь по лестнице, я посмотрел вверх и заметил спускавшегося мне навстречу темно-коричневого маленького мальчика; в руке он держал клетку для птиц, н я очень обрадовался, увидев перед зданием церкви что-то живое. Вообще-то я хотел войти в церковь, но в домике священника, скрывавшемся в тени пальмы, царила сонная тишина, и я не решился дернуть колокольчик над дверью.

Сверху перед моим взором открывалась широкая панорама местности. Кое-что я видел ясно, а о многом, скрытом дымкой, только догадывался. Панаджи вырос вокруг покрытой лесами горы Алтинхо. Алтинхо — не очень большая возвышенность, но все же на ее круглой вершине можно почувствовать дыхание моря. Между пальмами стоят древние лиственные деревья, великаны с длинными зелеными листьями, через которые проглядывают крыши деревенских домиков.

Пятьсот лет назад Панаджи был рыбацкой деревней на Мандави, а в лесах на Алтинхо водились тигры, змеи, медведи, стада обезьян. В пятнадцатом веке султан Биджапура Адил-шах{44} построил на берегу реки укрепленный дворец. Во время боев между мусульманами и португальцами он был разрушен, а в 1615 году португальский вице-король его восстановил. В настоящее время во дворце размещаются правительство и законодательное собрание Гоа.

В его тени, фасадом к домам, стоит памятник аббату Фариа{45}, священнику и ученому из Гоа, который считается основателем учения о гипнозе. Аббат Фариа з конце восемнадцатого века путешествовал по Португалии и Франции. Александр Дюма упоминает имя этого легендарного священника в своем романе «Граф Монте Кристо». Я несколько раз останавливался перед памятником; он привлекал меня и отталкивал в одно и то же время. В нем было, казалось, нечто странное, но что именно — я не понимал.

Темная фигура священника властно простерла руку над склонившейся перед ним женщиной, у которой бронзовое одеяние соскользнуло с груди. За странными мрачными фигурами сияет небо, а мимо проходят люди, не обращая на них никакого внимания. Западноевропейская любовная сценка времен Боккаччо! Памятник кажется здесь чужим, он не соответствует очарованию города, хотя и построенного в португальском стиле, но сохранившего дух Гоа.

Я видел, как мальчик с клеткой в руке исчез в переулке. Панаджи затих в послеобеденном сне. Гоанцы научились защищать себя от солнца, убивающего и одновременно сохраняющего жизнь. Ни один здравомыслящий человек не пойдет в полуденный зной к парикмахеру. Мне захотелось немедленно посмотреть в зеркало на свою голову. Я спустился по лестнице и по опустевшим улицам пошел к отелю.

Рупию, предназначенную на сегодня городской нищенке, я уже отдал, так что мне больше не грозило услышать ужасающее «ссиб!». Она спала со своим ребенком под деревом на зеленом берегу напротив отеля «Мандави». Таксисты тоже отдыхали в тени, торговцы из ларьков около паромной станции клевали носом, и даже вечно улыбающаяся тоненькая девушка-дежурная в отеле задремала на своем стуле.

Поэзия на балконе

Шум на улицах затих. Громкоговорители наконец смолкли. Я сидел на балконе своего номера. У меня еще нигде не было такой возможности побыть наедине с собой, как в Панаджи. Десять дней без всякой программы, без спешки! Каменный пол балкона был еще теплым под моими ногами. Здесь принято дома, когда пет посторонних, ходить босиком; я был уверен, что и главный министр, который принимал меня сегодня в десять утра, дома тоже ходит босиком. Но во время приема на нас были начищенные до блеска ботинки. Отполированные водой!