Штрафники штурмуют Берлин. «Погребальный костер III Рейха» - Роман Кожухаров

На границе этого слияния, то и дело взметаясь вверх на испуганной ревом двигателей взбрыкивающей передними копытами лошади, гарцевал лейтенант. Срывая голос, он что-то выкрикивал, пытаясь сохранить контроль над неудержимо разваливавшимся порядком его колонны. Но его истошные попытки были тщетны. И пешие, и лошади с телегами втягивались в неимоверно расширившееся русло «грунтовки», которая несла свой паводковый поток к переправе через мост. С противоположного берега хорошо просматривались одно– и двухэтажные жилые дома, плотной застройкой встречавшие бегущие войска.

Справа накатывали оглушительные раскаты канонады. Русские вели артобстрел всего в нескольких километрах выше, к северу вдоль всей линии канала. Снаряды рвались на обоих берегах водной преграды и дальше, прямо в жилых кварталах.

Почти все крайние здания, подступавшие вплотную к противоположному берегу, были разрушены прямыми попаданиями, их стены ярко горели или чадили черными, обугленными остовами. И в глубине кварталов из разбитых, напрочь снесенных черепичных крыш валили клубы черного, сизо-серого, бурого дыма.

Стремительно нарастающий гул орудийной пальбы накатывал и слева. Эти звуки подхлестывали тех, кто запрудил дорогу у моста, пытаясь как можно быстрее втиснуться в узкое горлышко спасительного коридора через русло канала.

Сквозь толчею и пыль, поднятую сотнями подошв, копыт, колес и гусениц, Отто не сразу разглядел траншеи, тянувшиеся вдоль по берегу. Они уходили на север, насколько хватало глаз.

XXIV

Примерно за сотню метров до того, как поток устремлялся на мост, его вдоль обочин на этом берегу встречали несколько мотоциклов полевой жандармерии. Жандармы предпринимали попытки регулировать движение, стремясь сделать маршевую колонну как можно у́же. Где криками, а где и толчками они оттесняли шагающих от краев ближе к центру, сгоняли с обочины пытавшихся, покинув строй, присесть или остановиться, чтобы передохнуть. Это создавало еще большую толчею и неразбериху.

У самого моста, в оборонительной линии траншеи, была оборудована огневая точка артиллерийского расчета. Длиннющий ствол 75-миллиметровой Pak-40 нависал над обочиной, словно отведенный с дорожного полотна шлагбаум. Хаген успел рассмотреть со штурмового мостика артиллеристов, рассевшихся и улегшихся тут же, как ни в чем не бывало, на ящиках с боеприпасами, ввиду нескончаемой вереницы проходящих и проезжающих мимо.

Один из расчета чистил казенную часть орудия, второй сидел на корточках, скрючившись над зажатым в пальцах листком бумаги. Наверное, перечитывал письмо. Третий, не обращая ни на кого внимания, часто-часто вычерпывал ложкой из котелка какую-то жидкость, тут же отправляя ее себе в рот. Скорее всего суп-концентрат. Сделав три движения ложкой, он оставлял ложку в котелке, освободившейся правой брал лежавший на колене кусочек хлеба и откусывал его. Затем он замедленным, осторожным движением клал кусочек обратно на колено и, убыстряясь, опять часто-часто несколько раз подряд жадно глотал суп.

XXV

– Смотри, как наяривает… – кивнул Клоберданц в сторону артиллериста. – Так щеками работает, что сейчас каска слетит…

– Да-а… – только сумел промычать в ответ Отто.

Он только сейчас ощутил, насколько пусто у него в животе. До этого мига страх и ощущение непреодолимой утомленности заполняли все его существо. От стояния на мостике бронетранспортера и необходимости постоянно держаться за борт обе руки и ноги Отто затекли. Он весь словно одеревенел и чувствовал, что может в любую минуту от мало-мальской ямки или кочки сорваться и полететь вниз.

Вместе с этим чувством в сознании Отто, как влажный туман, растекалось ощущение апатии. На смену жуткому напряжению первых часов отступления и смертельной боязни пришла смертельная усталость. Усталость от этого страха. Единственное, что немного ободряло Хагена и придавало ему сил, – это выражения лиц солдат, шагавших в пыли, копоти выхлопных газов, в непереносимой вони лошадиных испражнений. Убийственное равнодушие, потухшие взгляды, несмываемый толстый слой грязи и белые потеки соли. Крайняя степень измождения, когда уже нет сил, чтобы даже отстегнуть флягу и приложиться к горлышку, влив в пересохшую глотку драгоценные остатки влаги.

– Черт возьми, я бы сейчас съел и свою «железную порцию»[15]… – проговорил панцергренадир.

Он практически не понижал голоса, не боясь быть услышанным гауптвахмистром. Рев двигателей и крики заглушали его слова. Ругательства, которыми он сопроводил свое признание, явно не соответствовали его католической фамилии.

– Я бы тоже… – глухо ответил Хаген. – Только у нас руки заняты…

– К черту… – проговорил Клоберданц. – Если я сейчас не пожру, то свалюсь под гусеницы этого чертового катафалка…

Перекинув левый локоть через борт и прижавшись к броне грудью, придерживая ладонью ствол винтовки, прислоненной к кузову изнутри, Клоберданц умудрился сунуть высвобожденную руку в сухарную сумку и извлек оттуда обгрызенный кусок серо-желтого сыра.

Бронетранспортер дернулся влево, пытаясь обойти подводу, и панцергренадир чуть не слетел с мостика. Если бы не вовремя подоспевшая поддержка Хагена. Отто ухватил его за руку, сжимавшую сыр.

– Держи… – с благодарностью произнес Клоберданц, протягивая Отто остатки сыра.

Тот, не отнекиваясь, запихнул высохший кусок, целиком, с налипшими на него хлебными крошками, ворсом и прочим мусором.

XXVI

Среди основной массы солдат, доведенных бегством и пешим маршем до крайних пределов усталости, находились и те, в основном из унтер-офицерского звена, кого ситуация довела до крайней степени озлобленности. Они пытались оспорить у полевой жандармерии право на свой маршрут.

Обстановка была накалена до предела, и только окрики старших командиров и в еще большей степени стволы пулеметов МГ, закрепленных на жандармских «Цундаппах»[16] и направленных прямо на маршевый поток, сдерживали горячие головы от того, чтобы перейти от криков к стрельбе.

Тут же, у самой границы суши, сразу около десятка солдат в зеленой форме гренадеров выталкивали с колеи на обочину грузовик, который заглох и перегородил движение для следовавших за ним подвод с ранеными.

С противоположной стороны моста появилась целая группа эсэсовцев, в полной боевой выкладке, в камуфлированных куртках и обтянутых пятнистой материей касках. Они двигались против течения основного потока, бесцеремонно, по-хозяйски прокладывали себе дорогу, выставив вперед руки со «штурмгеверами» и используя винтовки на манер тарана.

Тут же выяснилось, что солдаты СС прибыли на выручку жандармерии. Они заняли позиции вдоль пролетов моста по всей его длине и далее, на выходе с моста, своим местонахождением окончательно обозначив границы русла, в котором должны были заходить в город отступающие.

Вместе с эсэсовцами бегом по мосту распределились саперы. По двое, по трое они заняли свои места, каждый под одним из пролетов, и принялись спешно мастерить что-то, подсоединяя провода, используя тяжелые ящики, которые они притащили с собой.

Отто с высоты бронетранспортера было хорошо видно, как саперы под охраной эсэсовцев минируют мост. Для Хагена в этом не было никаких сомнений.

Сквозь металлические секции моста ему была видна темно-зеленая, гладкая, как непроглядное зеркало, гладь воды в канале. Не было заметно даже малейшего движения воды, как будто она стояла на месте.

Отто всегда пугала такая немая, неживая вода, рождая в душе нехорошие предчувствия. Вот и сейчас он поспешил отвернуться от мертвой водной глади, которая пялилась в него, как пустые глазницы черепа, и не сулила ничего хорошего.

Сразу после спуска с моста, практически уже в границах улицы, хаотично движущийся поток людей, подвод и техники начинал разделяться на несколько течений. Сортировкой движения занимались несколько десятков жандармов и эсэсовцев.

Высокий, сухопарый «цепной пес»[17] с железной фиксой вместо переднего зуба, с жестким, будто высушенным, лицом, отправил «Ханомаг» Венка в сторону полевого госпиталя для выгрузки раненых. Попутно, подобрев от сигареты, которой жандарма угостил гауптвахмистр, он попытался объяснить, где находится госпиталь: в четырех кварталах от заставы, если двигаться в глубь пригорода.

XXVII

Внезапно справа, высоко в сером небе, Отто увидел разрывы белых облачков. Они взрывались одно за другим и повисали, как будто клочья ваты, зацепившейся за серую твердь низкого небосвода.

Над ними возникли едва различимые черные крестики. Они казались никчемными букашками или стайкой ласточек, которая, бывало, залетает в погожий день высоко-высоко, увлекшись охотой на насекомых. Но на этот раз это были не ласточки. Это могли быть и «мясорубки»[18], и не менее страшные русские пикирующие бомбардировщики. Ровный зловещий гул накатывал с неба, смешиваясь с лязгающим грохотом. Отто сразу распознал причину этого грохота и белых облачков в небе.