Незабудки - Владимир Одноралов

А он в этот момент и не слышал ничего. Он как бы провалился сквозь землю. И остались на земле — одни уши, горящие, как от мороза.

Таким, провалившимся, он и за стол сел. Он даже есть не хотел. Но Олег сердито сказал:

— Ты чего это нюни распустил? Тренинги наши забыл? Ешь давай!

Все-таки — вот Олег. Он даже не улыбнулся, когда это кино закрутилось. Он — друг. А другое дело — воля у него железная.

Олег быстро умял свою тарелку пельменей с картошкой и сказал Вовке на ухо:

— Да, старик. С авторитетом — фук получается. Поднимать придется, старик!

— А, — отмахнулся Вовка, — накидали коровьих лепешек, хоть кто споткнется.

Он поблагодарил тетю Марью за ужин и пошел во двор. Пусть ей пока Олег родственные новости рассказывает.

«Олег сказал: надо — значит, надо», — оглядываясь во дворе, послушно думал Вовка.

Но, смотри-ка, и без авторитета ему здесь очень интересно. Коровы ходят по улице, невзирая на правила движения. Усадьбы в отличие от городских — все раскрыты, и сквозь небрежные, щелястые заборы видны бидоны и горшки, одетые на жердины, поилки для уток и кур, сами утки и куры, и как они бродят по двору, не замечая друг друга… А вон — и хозяйку видно. Вернее, одну ее синюю юбку в зелени огорода. Она кладет горячую от работы ладонь на поясницу, выпрямляется вся, и все соседи слышат ее облегченное — О-о-охх!

А дом дяди Васи какой интересный! Он в этом порядке, пожалуй, самый распоясанный. С весны не беленный, он ободран дождями, как уличный кот. Ставни, рамы, крыльцо — все кривоватое, давно не крашенное — бедный совсем дом, А сам дядя Вася — бедным не кажется. И вон — слышно сквозь дверь — советуется сейчас с Олегом, какую бы ему купить машинешку для сельской местности…

Деревню затопили сумерки. Воздух стоял синий, густой. Его можно было пить, как молоко из погреба.

Под навесом лежали козы. Они, наверное, вспоминали хриплые крики человека на коне, обжигающий свист кнута, вздрагивали всем хребтом и вскакивали.

Отдельно, за перегородкой, находился Сивка. Его, видно, наказали. Он жевал какую-то дранку, смотрел на Вовку дерзко: мол, как я тебя на лепешку посадил?

А на скамейке, за воротами, одиноко сидел Егорка, и его голова светилась в сумерках, как одуванчик. От него слышалось какое-то бубубу… ду-удуду-у… Это Егорка скучал и пробовал петь.

Вовке стало жалко его одного в сумерках и он позвал:

— Эй, иди сюда… Тебя Егоркой, что ли, зовут?

— А тебя как зовут? — спросил Егорка.

— Меня Вовкой… Вот, понимаешь, смотрю на этого козла и думаю…

— Чего думаешь? Он тебя испугал?

— Да ничего он меня не испугал. Я думаю, может, он и бодать меня даже не хотел?

— У меня тоже. В школе, — торопливо поддержал разговор Егорка. — Я весь второй класс на тройки закончил… Мамка расстраивается. Говорит: «В пастухи пойдешь». А там, в стаде, бык, знаешь какой? Не то, что козел… А Сивка что… Он, может, думал, что у тебя хлеб есть. Козлы часто так думают. Видишь, вон, деревяшку какую-то жует…

Вовка сказал: «Я сейчас», и вернулся в дом. Тетя Марья сидела за столом и читала письмо, переданное Олегом, и улыбалась написанному. Олег все еще толковал об автомобилях с дядей Васей, который прямо в одежде раскинулся на кровати.

— Ты чего? Заскучал? — подняла на Вовку глаза тетя Марья.

— Нет. Мы там с Егоркой. Можно я хлеба на улицу возьму?

— Не наелся, что ли? А чего ж из-за стола ушел? Садись тогда, доедайся.

— Я Сивке хочу дать…

— Ох, городские! Сам худющий, а Сивке дать… Ну, дай. Посоли только. Он, глядишь, не будет тебя бодать. Мой-то все пинками скотину учит.

Она повернулась к дяде Васе и внезапно вскричала:

— Ты когда перестанешь скотину пинать?

— А чего он на людей кидатся. И еще его отпинаю, — отозвался дядя Вася с кровати и зевнул.

Вовка выбежал во двор. Сумерки стали гуще, но — где загон — он увидел сразу. Егоркина голова светилась теперь там. Они вместе перегнулись через ограду загона и разглядели Сивку. Тот все жевал свою дранку.

— Сивка, Сивка, — позвал его Вовка.

— Не подойдет, — огорченно прошептал Егорка.

— Тогда я сам к нему подойду, — дрогнув, сказал Вовка, и вошел под навес.

А Сивка, блин, решил, что и этот человек — недоросток хочет пиннуть его под ребра. Он метнулся в угол и уставился на Вовку, как на врага. Но Вовка ткнул ему в морду хлебом. Сивка удивился, втянул ноздрями запах и осторожно взял хлеб послушными, как пальцы, губами. Он бережно прожевывал его, потеплевшими глазами глядя сквозь Вовку, словно видел сейчас далекую страну козьего счастья…

Из дома вышли тетя Марья и Олег с большими охапками постелей в руках и стали расстилать их на топчане за домом. Топчан был широким и сколочен из неструганных, неровно обпиленных досок.

— Дождя не будет, — говорила тетя Марья. — Здесь спите. А в избе духота-а…

— А ты чего спать не идешь? — спросил Вовка Егорку.

— А я с вами… Я летом всегда с Олежкой ночую.

— А дома сказал?

— Они знают, — махнул рукой Егорка.

Когда тетя Марья ушла, Олег позвал:

— Вовк, Егорка не ушел? Идемте, старики, закусим на ночь, в деревне так полагается.

На свободном краю топчана стояли банка свежего молока и миска холодных пельменей от ужина, прикрытая пучком зеленого лука. Они весело взялись за еду, и так легко все это в них влетело, словно они и не ужинали недавно. Правда, Егорка очень хорошо помог.

Потом они лежали поверх одеяла и смотрели на звезды. Вовка никогда не видел неба так — чистого, не смешанного с электрическим светом. В таком небе звезд много. Им тесно. Кто-то закидал огромную тьму снежками: иные пристыли цельно, а иные брызнули в разные стороны снежным крошевом…

Вовка пригляделся, и оказалось, что звезды-снежки — это близкие звезды, а есть глубже их — колючие, как острия игл. А за ними — еще звезды — мельче самой пыли… Да и не пристыли они, они мерцают и шевелятся, как живые, и вся эта тьма, полная звезд, — дышит… Небо вздыхало и шевелилось так, словно по нему одна за другой медленно проходили невидимые из-за тьмы волны, и звезды, качаясь на этих волнах, сплетались в ясные светящиеся очертания каких-то людей, зверей, птиц…

В одной заманчивой книге Вовка читал о них, как о живущих на земле, и вот они в небе живут холодной, сверкающей жизнью. И вон там, между ними, протиснулся и засверкал серебряными рогами Сивка… И вон, что?.. Вроде мальчишка, на одуванчика похож. Вовку царапнуло беспокойство и он протянул руку — Егорка был тут.

Вдруг Вовка понял, что слышит сейчас не небесное, а усталое, земное дыханье.

— Егорка, слышишь? Дышит кто-то, — спросил он (Олег уже спал).

— Ага, — шепотом ответил Егорка. — Это корова в сарае дышит. Она цельный день на жаре паслась, вот теперь и дышит.

Потом Вовка услышал короткое чиханье и покряхтывание, словно рядом совсем с топчаном ворочался и никак не мог заснуть худенький какой-то, простуженный старичок.

— Это козы. Сивка это, — успокоил его Егорка. — Он совсем как человек чихает…

— А это сверчок звенит. Слышишь?

И Вовка услышал еще один звук: длинный и тонкий, как струночку — трриннь, трриннь, трриннь…

— Знаешь, а самое страшное — спать на сеновале! — оживленно зашептал Егорка. — Там мыши все время возятся и есть еще такой… Сеношник. Противный такой. Страшный… Он все копается в сене. Как ужик. И пошипывает так же. Искру ищет. Найдет — и раздует ее в огонь! Поэтому на сеновале даже и чиркнуть спичкой нельзя! Се-ношник…

Теплый Егорка сам понемногу задремывал, но все шептал про сеношника. Сверчок все тренькал, а звезды шевелились… Так Вовка и уснул.

Олег сердился на Вовку, доказывал:

— Неправильная у тебя улыбка, старик. Из-за улыбки и с авторитетом — фук! Ну, терпи, старик, сейчас я тебе правильную улыбку нарисую.

И кисточкой без краски стал рисовать ему на губах правильную улыбку. Потом он попробовал, как она будет на щеке, потом на лбу. Вовка рассердился и проснулся.

Он согнал с лица муху, сел и зажмурился от сверкающего со всех сторон неба.

Олег завозился рядом, зачмокал, а Егорки — в постели не было. Он стоял с дядей Васей у козьего навеса, а тот, опершись на связанные вилы и грабли, бубнил:

— Ты на них не смотри. Они там, в городе, до головной боли, может, доучились. Им — необходимость нашим воздухом отдышаться. А ты, Егорка, им каждодневно дышишь. Тебе отцу с матерей помогать надо. Вон, зады-то ваши, как заросли! Покосил бы хоть серпом — да вечером корове и дал. Сам знаешь, как нынче пасут…

Вовка слушал дядю Васю, улыбаясь. Так хорошо… Будто вот в нем пляшут и взрываются щекотные, бодрящие пузырьки, как в стакане с газировкой.

— …Покоси для коровы-то зады, — настойчиво рекомендовал дядя Вася.

Егорка смирно слушал его, ничего не отвечая, и ковырял босым пальцем землю.