Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант

— как будто уши могут слышать, когда глазам есть на что смотреть. Эти картины — не лучшее, что есть у Тинторетто; его сильная сторона — массивное изображение мужественной жизни и героической смерти; но они показывают, что и он, подобно Джорджоне и Тициану, мог уверенной рукой повернуть опасный поворот. И во всех его обнаженных телах нет нескромности, есть здоровая чувственность; эти боги и богини принимают наготу как естественную и не осознают ее; это божественно с их стороны — встречать солнце «всем лицом», всем телом, и не домогаться и не сковывать себя пуговицами, шнурками и бантами.

После того как Тинторетто избегал брака в течение почти сорока лет, он взял в жены Фаустину де Вескови, которая нашла его настолько беспорядочным и беспомощным, что достигла счастья в материнстве. Она родила ему восемь детей, трое из которых стали прощенными художниками. Они жили в скромном домике неподалеку от церкви Мадонны дельи Орто; художник редко покидал эти окрестности, разве что для того, чтобы написать картину в венецианской церкви, дворце или братстве; поэтому его разнообразие и силу можно оценить только в городе, где он родился. Герцог Мантуанский предложил ему место при своем дворе, но он отказался. Он был счастлив только в своей мастерской, где работал буквально днем и ночью. Он был хорошим мужем и отцом, но не заботился о светских удовольствиях. Он был почти таким же одиноким, независимым, угрюмым, меланхоличным, нервным, вспыльчивым и гордым, как Микеланджело, которому он поклонялся и которого стремился превзойти. Ни в его душе, ни в его работах не было покоя. Как и Анджело, он почитал силу тела, ума и духа выше поверхностной красоты; его «Девы» часто так же непритязательны, как и «Мадонна Дони». Он оставил нам свой собственный портрет (сейчас он находится в Лувре), написанный, когда ему было семьдесят два года; это могла бы быть голова и лицо самого Анджело — сильное и мрачное лицо, глубокое и удивленное, носящее следы сотни бурь.

Его собственный портрет — лучший, но он написал и другие, свидетельствующие о глубине его проницательности и цельности его искусства. Ведь и здесь он оставался реалистом, и ни один человек не осмеливался работать с ним, надеясь обмануть потомков. Через кисть Тинторетто до нас дошли многие достойные венецианцы: дожи, сенаторы, прокураторы, три дожа монетного двора, шесть казначеев; прежде всего, в этой группе Якопо Соранцо — один из величайших портретов венецианского искусства; здесь же архитектор Сансовино и столетний Корнаро. В галерее портретов Тинторетто только Соранцо превосходит анонимные картины «Человек в кирасе» (Прадо), «Портрет старика» (Брешия), «Мужской портрет» (Эрмитаж, Ленинград) и «Мавр» в библиотеке Моргана в Нью-Йорке. В 1574 году Тинторетто переоделся в слугу дожа Альвизе Мочениго, проник на венецианский флагманский корабль «Буцентавр» и тайно сделал пастельный набросок Генриха III Французского; позже, в углу комнаты, где Генрих давал аудиенции знатным особам, Тинторетто доработал портрет. Он так понравился Генриху, что тот предложил художнику рыцарское звание, но тот попросил прощения.32

Его знакомство с венецианской аристократией началось около 1556 года, когда вместе с Веронезе он получил заказ на роспись полотен в Герцогском дворце. В зале Маджор Консильо он изобразил «Коронацию Фридриха Барбароссы» и «Барбароссу, отлученного от церкви Александром III»; в зале Скрутинио он занял целую стену картиной «Страшный суд». Эти картины так понравились Сенату, что в 1572 году его выбрали для увековечивания памяти великой победы при Лепанто. Все четыре картины были уничтожены во время пожара 1577 года. В 1574 году Сенат привлек Тинторетто для оформления Антиколлегии (или прихожей); здесь художник вдохновил солонов картинами «Меркурий и грации», «Ариадна и Вакх», «Кузница Вулкана» и «Марс, преследуемый Минервой». В Зале Прегади или Зале Сената Тинторетто написал (1574–85) серию просторных панно, посвященных дожам своего времени, изображенным на фоне величественной площади: Собор Святого Марка с его сверкающими куполами, или Часовая башня, или Кампанила, или величественный фасад Библиотеки Веккья, или сияющие аркады Дворца дожей, или туманные или солнечные виды Гранд-канала. Затем, венчая эту последовательность, отвечающую вкусам гордого правительства, он написал на потолке триумфальное изображение Венеции, царицы морей, облаченной в пышное одеяние догарессы, окруженной кругами восхищенных божеств и принимающей от Тритонов и Нереид дары вод — кораллы, раковины и жемчуг.

После великого пожара неунывающий Сенат обратился к Тинторетто с просьбой восстановить разрушенные стены картинами, которые утопили бы всякую память об утрате. В зале заседаний он написал грандиозную батальную сцену «Взятие Зары». На стене зала Большого совета он изобразил императора Фридриха Барбароссу, принимающего посланников от папы и дожа, а на потолке — шедевр «Дож Никколо да Понте, принимающий дань от завоеванных городов».

Когда в 1586 году сенат решил покрыть старую фреску Гуаренто на восточной стене Зала Совета, они решили, что Тинторетто, которому тогда было шестьдесят восемь лет, слишком стар для этой задачи. Они разделили это задание и место между Паоло Веронезе, которому тогда было пятьдесят восемь, и Франческо Бассано, тридцати семи лет. Но Веронезе умер (1588), так и не начав работу. Тинторетто предложил занять его место и предложил покрыть всю стену одной картиной «Слава рая». Сенат согласился, и старик с помощью своего сына Доменико и дочери Мариетты разложил в близлежащей Скуоле делла Мизерикордия участки холста, которые должны были составить картину. Было сделано множество предварительных эскизов; один из них, являющийся шедевром, хранится в Лувре. Когда все было установлено на место (1590), а Доменико покрасил и скрыл швы, картина стала самой большой картиной маслом, которую когда-либо видели — семьдесят два фута в длину и двадцать три фута в высоту. Толпы людей, стекавшихся посмотреть на нее, соглашались с Рёскиным, что это кульминационное достижение венецианской живописи — «самое замечательное произведение чистой, мужественной и мастерской масляной живописи в мире».33 Сенат предложил Тинторетто такой большой гонорар, что он вернул часть картины, опять-таки к вящему недовольству своих коллег-художников.

Время пощадило этот рай, и сегодня, войдя в Зал Большого Собора и обернувшись к стене за троном дожей, вы обнаружите не картину, которую оставил там Тинторетто, а полотно, настолько потемневшее от дыма и сырости веков, что из пятисот фигур, заполнявших его, лишь меньшинство теперь можно отчетливо различить глазом. Круг за кругом фигуры вибрируют — простые блаженные, девственницы, исповедники веры, мученики, евангелисты, апостолы, ангелы, архангелы — все они сосредоточены вокруг Марии и ее