"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

— Пошла вон, — муж, даже не повернувшись, махнул рукой. Герцогиня услышала, как горлышко бутылки стучит о край кубка, и вздохнула. «Магнус, — сказала она еще тише, — там лавочник пришел, говорит, мы уже за полгода задолжали».

Муж выпил, и женщина увидела, как он поднимается. Герцогиня отступила на шаг, но было поздно — оловянный кубок, — серебряные давно были проданы, — полетев ей в голову, ударился в дверь. На пол выплеснулись остатки вина.

— Блядь! — муж выругался по-русски. Это было одно из немногих слов, что он выучил на языке жены.

Герцогиня подняла кубок и аккуратно поставила на стол. «Дай мне хоть немного денег, пожалуйста», — сказала она, опустив глаза. «Если сейчас ему заплатить, он придет только осенью».

— Осенью меня тут уже не будет, — отяжелевшее от пьянства лицо герцога искривилось в усмешке. «Так что сама ему заплатишь — тебе не впервой, знаю».

— Магнус! — герцогиня закусила губу, но слезы, — горячие, быстрые, все равно потекли по ее щекам. «Ну как ты можешь!»

— Потому что, — муж рванул ее за руку, нога девушки подвернулась, и она упала на дощатый, грязный пол, — пока я воевал, ты тут развлекалась, сучка! Тратила мои деньги!

Герцог был гораздо выше жены, и она сейчас в ужасе смотрела на то, как он отодвинул скрипящее кресло.

— Тварь, — он выпил прямо из горлышка и рыгнул, — тварь паршивая! Где твое приданое?

Пустошь с болотом на ней и три сундука рваного белья?

— Мой дядя дал тебе шестьсот тысяч талеров и сотню лошадей! — завизжала герцогиня. «Ты их прогулял со своими дружками и шлюхами!». Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

«Как ты можешь меня ревновать, я всегда была тебе верна, а ты…», — она скорчилась на старом, вытертом ковре.

— Конечно, — сочно сказал герцог, — от такой колоды, как ты, куда угодно сбежишь. Ты и в брачной постели рыдала, все простыни промокли.

— Мне было тринадцать лет, Магнус, — тихо, шмыгая носом, сказала герцогиня. «А ты был взрослый мужчина, я тебя боялась».

Она и сейчас боялась, — герцог видел, как дрожали ее белые, маленькие руки. Он подошел ближе и пнул ее сапогом пониже спины. «Ну, что разлеглась, дрянь! Твой дядя, — герцог выругался, — меня в тюрьму посадил, если помнишь!»

— Потому что ты переметнулся на сторону Стефана Батория! — закричала жена. «Потому что ты призывал Ливонию сдаться Польше! Предатель!»

Он наступил на ее косу ногой, и, наклонившись, сказал: «Язык свой придержи, сучка». Герцог поднял кулак и увидел, как жена, в ужасе, пытается отползти. Он ударил ее по лицу, и васильковый, в темных ресницах глаз, сразу же стал опухать.

Магнус засучил рукава грязной, пропотевшей рубашки и, подумав, потянулся за лежавшей на столе плетью.

Жена только скорчилась еще сильнее. Он задрал ее поношенные юбки и стал бить — даже не глядя, куда.

Герцогиня рыдала, уцепившись за ножку стола. «А ну давай, — издевательски сказал Магнус, отбросив плеть, — исполняй свои супружеские обязанности, мерзавка».

Жена с трудом встала на колени, и, не стирая слез с лица, широко открыла рот.

— Даже этого за семь лет не научилась делать, — злобно проговорил Магнус, вырывая у нее клок волос. «Найму шлюху тебе в наставницы. И где наследник, где?» — он изловчился и пнул ее в плоский живот.

Васильковые, уже заплывшие синяками глаза посмотрели на него, и жена, остановившись, отстранившись, вскинув подбородок, вдруг сказала:

— Ты же сам, Магнус, предпочитаешь, — тонкие, искусанные губы усмехнулись, — другие вещи.

А от них наследников, как сам знаешь, ждать не стоит. К тому же, — она обвела рукой комнату, — у нас на еду денег нет, чем ты собираешься кормить детей? Своими титулами?»

Он с наслаждением ударил тяжелым кулаком ей прямо в рот. Губы треснули, на подбородок закапала кровь, и герцог сказал: «Ну, давай, продолжай».

Потом он сказал, глядя на съежившуюся жену:

— Все, я еду к королю Стефану. До следующей зимы меня не будет.

— Магнус, — плача, сказала девушка, — а как же деньги? Как мне жить?

— Не моя забота, — он накинул плащ, взял шпагу и вышел, от души хлопнув дверью.

Герцогиня Голштинская, бывшая королева Ливонская, двоюродная племянница царя Ивана, правнучка Ивана Великого и Софьи Палеолог, Мария Старицкая опустила голову в колени и измученно сказала: «Господи, ну хоть бы мне умереть».

Она с трудом поднялась и, подойдя к узкому, запыленному окну, увидела всадника, что уже почти слился с бесконечной, покрытой грязным, тающим снегом, равниной.

С близкого моря дул сырой, гнилой ветер, где-то внизу хлопала сломанная ставня. Мария села на пол, и опять заплакала.

Часть семнадцатая

Курляндия, май 1580

Петушок на башне церкви святого Петра блестел золотом в солнечных лучах.

— Видите, герр Петер, — показал вверх собеседник Воронцова, — если ветер дует с моря, то фигура поворачивается этим боком — значит, корабли могут зайти в порт, и можно готовить сделки.

— А второй бок у него какой? — Петя прищурился.

— Черный, — развел руками герр Кнаубе. «Если ветер дует в море, товаров не жди. Так что вы вовремя успели добраться до гавани».

— Очень спокойное было плавание, — рассмеялся Петя. «К тому же, нас сопровождали корабли герра Роде, так что мы не опасались за грузы».

— Да, — согласился купец, — ваша Восточная компания правильно сделала, что наняла нашего знаменитого капитана. Все же война тут неподалеку».

— А что король Стефан, — поинтересовался Воронцов, — удовлетворен взятием Полоцка и Великих Лук, или он собирается идти дальше?

Кнаубе сцепил толстые, короткие пальцы на животе и чуть покрутил ими. «Поговаривают, — наклонился купец к Воронцову, — что польский король смотрит на Псков».

— Как я понимаю, туда же смотрят шведы? — Петя ухмыльнулся.

— Они уже не смотрят, — Кнаубе задрал голову, наблюдая за стрелками часов. «Король Юхан поклялся отрезать московитов от Белого и Балтийского морей, Ливонию они уже захватили, вместе с Нарвой, а теперь думают идти дальше».

— Новгород? — зорко взглянул на него Воронцов. «Или, — он помедлил, — куда-то еще?»

Кнаубе пожал плечами. «Пока московиты возят свои товары через северные порты, ну или, — он тонко улыбнулся, — через нас. Мы все же вольный город. Никому не нужна их вшивая столица, герр Петер, пусть царь Иван и дальше там сидит на кучах мусора».

— Если Москва будет отрезана от морей, — задумчиво сказал Петя, — они будут продавать свои товары по тем ценам, которые выгодны нам».

— Именно, — Кнаубе кивнул, — здесь, в Риге, мы все-таки хозяева, московским купцам все же невыгодно, чтобы товар гнил на складах. Так что они отдают меха и пеньку прямо-таки за гроши».

Часы пробили полдень. «Ну, пойдемте, — сказал Петя, — прогулялись мы с вами славно, отдохнули, пора и к работе вернуться».

На складах Кнаубе был в разгаре учет товаров.

— Вот эта ткань, герр Петер, — купец пощупал бархат, — это же с континента, вы так не умеете пока.

— Это фландрский, — Воронцов нежно погладил ткань — красивого, темно-коричневого цвета.

«Ткачи в Брюгге почти не уступают флорентийским мастерам, герр Кнаубе. А вот этот, — он положил руку на рулон бархата оттенка глубокого аметиста, — это уже итальянский, шелковый, а не шерстяной.

— Прекрасный, — искренне сказал Кнаубе. «Привозите его еще, он, хоть и дорог, но пойдет отлично — очень насыщенный цвет. И шелка у вас, герр Петер, великолепные, — таких ни у кого здесь не встретишь.

— Я, пожалуй, — хмыкнул купец, — воспользуюсь своим положением и придержу пару-тройку отрезов — хочется супруге подарок сделать».

— Боже, — сказала Марфа, примеряя изумрудное ожерелье, — Петька, ты сколько денег на это потратил?

— Сколько бы ни было, все мои, — улыбнулся Петя. «Там еще серьги к нему, и браслет, посмотри».

Жена подняла заигравшее зеленым огнем запястье. «Красота какая».

— Я могу задержаться, — улыбнулся Петя, — к твоим именинам не успеть. Тебе же тридцать в этом году. И пятнадцать лет, как мы женаты, не забыла?».