"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

— Потому что я завтра уезжаю, — сказал Джордано, обнимая Констанцу, прижавшись к ее мягкому, теплому плечу.

— Куда? — спросила она.

— В Чивитавеккью, еще до рассвета, — Бруно помолчал и сказал, сам того не ожидая: «Я не могу позвать тебя с собой, не имею права, Констанца. Но я тебя люблю».

— Ну и хорошо, — облегченно, радостно улыбнулась девушка, и нежно сказала: «Пойдем, ты хоть поспишь немного. Ты же устал».

Она раздела его — медленно, ласково, и, приникнув к нему, сказала: ««Ты просто отдохни.

Отдохни, а я буду рядом. Когда захочешь, просто поцелуй меня».

— Угу, — Бруно зевнул, закрывая глаза, и, ощущая ее едва слышное дыхание, вдруг подумал:

«Движение, о котором я думал тогда, в Лондоне — оно и вправду, вечное и неудержимое. Но почему? А, — он чуть улыбнулся, — я понял».

— Принеси мне перо и бумагу, пожалуйста, — попросил он Констанцу.

Он быстро писал, а девушка, не замечая горячего воска, капающего ей на пальцы, одной рукой держала свечу, а второй — стирала со щек слезы.

«Тринадцатый и последний аргумент утверждает, что если этот или какой-либо иной мир носит совершенный характер, то это исключает существование.

Уничтожь убеждение в том, что земля является единственным центром. Подари нам учение, что другие звезды и миры, которые мы видим, составлены точно так же, как и эта наша звезда и мир. Доказывай нам неустанно, что существует бесконечное количество не только больших и обширных миров, но также и других, меньших. Открой нам дверь, через которую мы могли бы видеть все остальные звезды, подобные нашей. Покажи нам, что в эфире существуют другие миры, подобные нашему миру.

Сделай для нас ясным, что движение всех мировых тел происходит вследствие действия внутренней души, для того чтобы при свете этого созерцания мы могли верными шагами шествовать вперед по пути познания природы». — Бруно перечитал и, подув на чернила, сказал: «Послушай».

Она слушала, затаив дыхание, открыв рот — совсем как тогда, у окна, не отводя от него взгляда. Закончив, бережно свернув листок, Джордано улыбнулся: «А вот теперь я тебя поцелую».

Констанца опустила свечу на пол и оказалась вся в его руках.

Бруно проснулся перед рассветом и, ощущая ее рядом, шепнул: «Ты не спишь?».

Констанца, которая лежала всю ночь, не закрывая глаз, охраняя его сон, чуть покачала головой, и, повернулась к нему спиной. Джордано зарылся лицом в ее распущенные волосы и прошептал: «Господи, если бы мы могли быть вместе!».

— Да! — злым, яростным шепотом сказала потом Констанца, вцепившись зубами в подушку, что заглушала ее крик. «Да, Господи, спасибо тебе!»

Подождав, пока за Джордано закроется дверь внизу, она решительно встала, и, вылив на себя кувшин ледяной, остывшей за ночь воды, сразу замерзнув, стала собираться.

Констанца надела свое самое невидное платье — зато крепкое и теплое, и, наскоро заплетя косы, покрыла их шерстяным, темным чепцом.

Посмотрев на свои туфли — атласные, шелковые, расшитые жемчугом, девушка усмехнулась, и спустившись на цыпочках вниз, поискав, взяла в кладовой, старые башмаки. Она собрала все серебро, что у нее было, даже не протянув руку в сторону шкатулки с драгоценностями, и, взяв мешок, накинув плащ, окунулась в сумрак зимней ночи.

Констанца шла к развилке северных дорог, вдыхая влажный, белый туман и улыбалась.

Когда впереди уже показались домики предместья, Джордано вдруг увидел у обочины, в холодной мороси, знакомую фигуру. Он застыл, и, было, собрался пришпорить коня, но сзади раздался голос Джона: «А ну бери свой мешок, и слезай».

— Это еще почему? — возмутился Бруно.

— Нас двое, нам нужна сменная лошадь, — объяснил Корвино. «А ты и пешком дойдешь до ближайшего постоялого двора».

— Я ее не звал…, - он не закончил, обернувшись, вглядевшись в глаза разведчика.

— Я тоже иногда ошибаюсь, дорогой мой гений. А вот тебе повезло — не сказать как, — проговорил Джон, и взял под уздцы его коня.

— Иди быстро к девочке. Она бедная, наверное, продрогла там уже, и глаза все выплакала, — сердито сказал разведчик. «Если будете в Лондоне, — Джон вдруг рассмеялся, — заходите в гости».

Бруно спешился и Питер, наклонившись, пожал ему руку. «Спасибо тебе», — тихо сказал он.

«Спасибо за все».

— Марте привет передавай, — ответил Джордано. «И детям, они у тебя замечательные».

— У тебя все получится, — Джон потрепал его по плечу. «Поехали, Корвино, мне совсем не улыбается провести Рождество в тюремной камере, так что давай быстрее доберемся до Чивитавеккьи».

Она стояла, сжимая замерзшими руками наскоро собранный мешок с вещами.

Бруно подошел к ней и Констанца торопливо, ругая себя за то, что плохо подготовилась и теперь запинается, проговорила: «Ты не думай, Джордано, я не белоручка. Я и убирать смогу, и стирать, — все что надо. Я буду на жизнь нам зарабатывать, а ты пиши. Я латынь знаю, почерк у меня хороший, ты можешь мне диктовать.

Если хочешь, повенчаемся, хоть у протестантов, хоть у кого, а не хочешь — как хочешь, я все равно пойду за тобой куда угодно».

Выпалив это, девушка замолчала и, сглотнув слезы, добавила: «Все равно я без тебя не могу. Вот».

— Констанца, — он коснулся ее холодной, гладкой щеки. «Ну что же ты мне не сказала?».

— Я сказала, — она вскинула глаза — сейчас, в тумане, они казались серыми, и в них была одна нежность — без края. «Сказала, что люблю тебя, Джордано. И буду любить, пока мы живы».

Бруно помолчал, просто глядя на нее. Золотистые косы были наскоро прикрыты невидным чепцом, и платье на ней было самое простенькое. Она куталась в темный, грубой шерсти плащ.

— «Только у меня денег немного, — покраснев, пробормотала Констанца. «Драгоценности я брать не стала, — она помолчала, — вот, какое серебро у меня было — принесла». На белой ладони лежало несколько монет. «Но ты не волнуйся, — девушка прикусила губу, — как из Италии выберемся, я сразу служанкой куда-нибудь устроюсь. Не пропадем».

— Иди сюда, — тихо сказал Джордано, обняв ее. «Убери это на черный день, — он усмехнулся, и накрыл ее ладонь своей. «Пока голодать не будем, а там посмотрим».

— Куда мы теперь? — спросила Констанца, когда они уже шли по дороге на север.

— Во Францию, — ответил Джордано, — а оттуда — в Германию. «Дай мне свой мешок, я понесу», — он приостановился.

— Да я и сама могу, — запротестовала девушка, и вдруг, опустив глаза, смутившись, проговорила: «Тебе только, наверное, со мной скучно будет, я же не такая умная».

— Умных много, — ворчливо отозвался Джордано, снимая у нее с плеча мешок, — а моя Констанца такая — одна.

— Как ты сказал? — замерла она.

— Что? — непонимающе отозвался Бруно.

— Ну, вот это, сейчас, — замялась девушка.

— А, — Джордано улыбнулся и, поднеся к губам ее руку, поцеловал: «Сказал и еще раз повторю, и буду повторять, каждый день: «Моя Констанца. Счастье мое».

— Пойдем, — Бруно чуть подтолкнул ее, — нам надо быстрей из окрестностей Рима выбраться.

Искать нас пока не будут, не спохватились еще, но все равно — мало ли».

— А где мы переночуем? — спросила Констанца, ласково глядя на него.

— Да уж не знаю, куда дорога приведет, — пожал плечами Бруно. «Но совершенно точно, — он улыбнулся, — вместе, любовь моя. Отныне и навсегда».

Пролог

Пилтен, Курляндия

Март 1580 года

Герцогиня подошла к закрытой двери и прислушалась. В кабинете было тихо. Она посмотрела на старый, рассохшийся косяк двери и вздохнула — замок, которому было двести лет, отчаянно нуждался в ремонте.

Она подняла руку и осторожно поскребла косяк — посыпалась какая-то пыль.

— Магнус? — осторожно позвала она. «Магнус, ты там?».

Дверь чуть отворилась и герцог Голштинский, бывший король Ливонии, Магнус пьяно сказал:

«Ну, кто там еще?».

— Это я, — тихо сказала герцогиня, накручивая на палец рыжеватый локон.