Волкодав - Мария Васильевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Непосильная работа и голод быстро убивают в мужчинах плотскую тягу к женской красе, ставшей недосягаемой, как солнечный свет. Остаётся лишь глухая тоска, сходная с зудом и болью в некогда утраченных ногах калеки халисунца. Он-то, халисунец, и рассказывает напарнику-венну о храме, сокрытом от мира удушливой зеленью далёких южных лесов. Только в его повести грозную Богиню называют чуть иначе – Всеприсущей, а дом Её стоит не на западе Мономатаны, а в дебрях саккаремских болот.
«Этот храм выстроили арранты, – хрипло дыша, говорит халисунец. – У них всё не как у людей, у этих аррантов. Имя их Богини Любви никогда не произносится всуе, так Она велика и ужасна. Арранты называют Её Прекраснейшей или ещё Всеприсущей. Её служители собирают по всему свету смазливых девчонок… совсем молоденьких, таких, которые ещё и одёжек не пачкают…»
Двое лежат в кромешной темноте, плотно прижатые друг к другу в тесной щели под тяжёлой каменной глыбой. Вернее, лежит халисунец, а венн стоит над ним на четвереньках, болезненно вывернув шею. Цепь от его ошейника тянется из-под глыбы наружу, теряясь в каменном крошеве.
«Жрецы храма Богини обладают искусствами, давно утраченными во внешнем мире, – продолжает безногий. – Говорят, сама Прекраснейшая их научила. Что там к чему, я сам толком не знаю, но они берут этих девчонок и доводят их красоту до немыслимого совершенства. Потом девки становятся жрицами. Тогда Богиня наделяет их свойством причинять смерть. Она очень строгая, эта аррантская Прекраснейшая. Она не терпит, когда нарушаются Её заветы, а кара у Неё всегда только одна…»
«Что ж это за Богиня Любви…» – ворчит Серый Пёс. Чужая вера редко вызывает у него одобрение. К тому же он знает: если камни, рухнувшие со свода пещеры, сдвинутся ещё хоть немного, валяться-таки ему со сломанной шеей. А это мало кому прибавляет разговорчивости и доброты.
«Ты слушать будешь или перебивать через каждое слово?!.» – возмущается халисунец. Серый Пёс молчит. Он давно уже не чувствует ни локтей, ни коленей. Его напарник, оскорбившись, тоже на некоторое время замолкает. Только слышно тяжёлое дыхание в темноте да шорох каменной крошки, потревоженной далёкими сотрясениями.
«Так будешь ты, наконец, слушать, когда умные люди с тобой говорят?…» – осведомляется халисунец.
«Ну», – бурчит венн. Ему кажется, что навалившаяся на спину глыба медленно, но верно вдавливает его в пол.
«Что „ну“… лесная твоя душа… так вот, в храм приходят паломники, и многие желают испытать свою веру, взыскуя расположения Богини. Они уединяются с прекрасными жрицами, и те возносят их к вершинам блаженства… – Калека со вздохом проводит обрубком пятерни по спутанной бороде. – Но те, на кого гневается Богиня, погибают прямо на ложе».
«От чего? От блаженства? – недоверчиво спрашивает венн. – Так не бывает».
«От блаженства!… Ха!… От страшных мучений!… Потому что у прекрасных жриц внутри бёдер растут скрытые зубы, и за грехи у мужиков отсекается… А впрочем… – тут он смолкает, и в темноте снова слышится вздох, – я бы согласился, наверное».
Серый Пёс пытается пошевелить головой. Толстая цепь со скрипом тревожит мелкие камешки.
«Да что ты понимаешь», – говорит халисунец.
Серый Пёс не отвечает. По вере его народа, споры не угодны Богам. В споре легко обидеть и тем самым умножить в мире неправду. И к тому же халисунец, по всей вероятности, сказал истину. Что он, никогда не целовавший девчонок, может смыслить в любовных делах?…
«Однако, как я слышал, – продолжает его напарник, – всего строже Прекраснейшая поступает со жрицами, вздумавшими отказываться от служения. Если девушка убегает из храма, Богиня отмеривает тысячу дней. А потом шлёт вслед беглянке Безымянную Смерть…»
«Что значит… Безымянную?» – спрашивает молодой венн. Дышать становится всё тяжелей, по лицу стекает вонючий пот, перемешанный с грязью. Он знает, что рано или поздно их откопают. Не потому, что сжалятся над засыпанными. Здесь слишком хорошая жила, её не захотят потерять.
«А то и значит, что Безымянную. Парень, который мне всё это рассказывал, говорил, их всего-то две до сих пор и сбежало. Обе, понятное дело, тут же нашли себе покровителей. Богатых и знатных… Ещё бы – такая-то красота! Ну и что ты думаешь? На тысячный день первой кто-то разорвал горло, так что девка захлебнулась в крови. А у второй дом сгорел, тоже на тысячный день, и она вместе с ним. Люди слышали, оба вельможи всячески разыскивали тех, кто мог сотворить этакое злодейство, но никого не поймали. Даже следов не нашлось. А ты спрашиваешь!»
«Скверные дела творятся именем этой Богини… – сипит Серый Пёс. – Я бы Ей молиться не стал…»
«Ты глуп и ничего не соображаешь, – сердится халисунец. – Молятся не только из любви, но и из страха!»
Тут он опять прав. В пору Великой Тьмы среди веннов тоже нашлись такие, кто начал славить Морану Смерть, надеясь вымолить снисхождение. Иные даже называли её Матерью Великой и Наказующей. Только Тьма-то рассеялась не ради их поклонения. Её развеяли те, кто с молотом и мечом следовал по пути Светлых Богов…
Парень, которого ещё нескоро назовут Волкодавом, по-прежнему не желает спорить с напарником. В темноте перед глазами дрожат и расплываются радужные круги. Если завал скоро не разберут, Та, Которую они тут поминали, явится за ним и на вожделенный миг завладеет его душой. Всё так, но жертвовать и молиться из страха его не заставят. И пусть Боги, коим любезна человеческая боязнь, наказывают его как Им заблагорассудится. Не будет он ни перед кем ползать на брюхе только потому, что тот, другой, могуществен и силён…
Халисунец говорит и говорит, а потом перестаёт рассказывать и только плачет. Калека всхлипывает и бранит Серого Пса на все корки, потому что венн больше не отвечает ему, и на ощупь никак не получается распознать, дышит он или нет…
Их всё-таки откопают. Живыми. Пройдёт время, и Серый Пёс познакомится с настоящим аррантом из Аррантиады. И тот, вольнодумный столичный учитель, выслушает легенду о страшном храме с прекрасными жрицами и осмеёт дремучего варвара. Прекраснейшая, скажет он, совсем не строга. Во всех смыслах. И никого не наказывает. Ну разве что наградит мимолётной благосклонностью кого-то другого. И всё. И храмы Её стоят не в таинственном далёком лесу, а в хороших людных местах, и там всегда веселье и праздник. И никому нужды нет
