Волкодав - Мария Васильевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Улойхо с сомнением пожевал губами.
– Обмеряй, мне не жалко, – сказал он затем. – Можешь даже снять слепок. Но заказывать лучше погоди, пока судьба не заведёт тебя в Галирад. Иначе зря деньги потратишь. У нас в Кондаре, как тебе известно, тоже варят очень хорошее стекло, но подобной работы повторить не умеют. Когда мне привезли это зерцало, я тотчас же устрашился, что ненароком разобью его, и обратился к нескольким мастерам, прося сделать похожее. Мои друзья очень старались, и я, конечно, вознаградил их труды, но…
На лице сегвана отразилось сомнение. Видя это, Улойхо снова запустил руку в ящик:
– Вот, посмотри.
Стёкла, которые он вынул, были без оправ и без ручек. На первый взгляд они только этим от галирадского и отличались, но торговец по очереди испробовал их и убедился: все они хоть немного да искажали видимое глазом, причём каждое на свой лад. Ну ещё бы, подумалось венну. Со здешними стекловарами не сидел рядом Тилорн, объясняя, как направлять свет, чтобы вокруг линзы, уложенной на полированную пластину, заиграли радужные кольца. А без науки, пожалуй, что-то получится!…
К его некоторому удивлению, сегван положил стёкла на стол и расплылся в довольной улыбке. Купцам вообще-то самообладания не занимать, но у владельца камней был вид человека, обнаружившего неожиданный клад.
– Друг мой Улойхо, – проговорил он. – Ты забываешь, что я, в отличие от тебя, не ювелир. Я не шлифую бесценных алмазов, потея от мысли о возможной оплошности. А вот зерцало, позволяющее заглядывать в самое нутро крохотного камешка, нужно мне позарез. И что за беда, если оно что-то покажет чуть-чуть не так? Главное, чтобы не пропустило изъяна, незаметного простым глазом. Такие изъяны, как ты хорошо понимаешь, бывают незаметны при покупке, происходящей в какой-нибудь грязной лачуге или в укромном городском переулке, но всегда обнаруживаются, когда камень уже куплен и приходит пора пускать его в дело. Опять же, друг мой, в отличие от тебя, я странствую по всему подлунному миру, а это значит, что многое может случиться и с моими вещами, и со мною самим. То есть, как ты уже понял, обладание несколькими зерцалами, не подошедшими для твоей работы, но годными для моей, устраивает меня больше, нежели владение одним совершенно бесскверным, вроде твоего галирадского. Есть ли у тебя, друг мой, ещё такие же чудесные приспособления, неудачно, как тебе представляется, изготовленные в Кондаре?
– Есть, – ответил Улойхо.
– Я принёс тебе девятнадцать дивных топазов, пригодных на ожерелье или диадему для твоей несравненной супруги, – торжественно изрёк торговец. – Я отдам по одному из них за каждое из зерцал, хранимых тобой во имя уважения к сделавшим их мастерам… Надеюсь, тебя устраивает такая цена?
Когда сделка была должным образом завершена и маленький кувшин саккаремского вина, поданного по такому случаю, опустел, мастер Улойхо попросил Волкодава проводить гостей до ворот. Обязанности венна состояли в том, чтобы находиться при госпоже в присутствии чужих людей; просьба ювелира им не противоречила и была Волкодаву совсем не в тягость. Он прошёл с торговцем и его слугой через весь дом, радуясь, что выбрался наконец из «шкатулки».
– Мой добрый друг Улойхо никогда раньше не держал охраны, – неожиданно сказал ему продавец самоцветов. – Да и зачем она ему, если подумать? Не хотел бы я оказаться на месте вора, которому вздумается ограбить его!…
В хозяйские дела Волкодав предпочитал не лезть и потому промолчал, но отвязаться от сегвана оказалось непросто. Уроженец Островов был словоохотлив, как все купцы. К тому же доброе вино приятно грело его изнутри, и он только что заключил сделку, которую почитал необыкновенно выгодной.
– Зачем Улойхо нанял тебя? – снова обратился он к венну. – Неужели Кей-Сонмор от него отступился?…
Волкодав подумал о том, что проводы гостей были всё-таки работой для слуг, а не для телохранителя. Мог бы и отказаться. Небось не помер бы, проведя ещё некоторое время под сводами рукотворной пещеры. Однако сделанного не воротишь, и, поскольку отмолчаться не удавалось (последнее дело – обижать вошедшего в дом), он сказал:
– Супруга мастера приехала из далёкой страны и ещё не освоилась. Господин нанял меня, чтобы ей было спокойней.
Торговец окинул рослого крепкого венна оценивающим взглядом, глаза его задорно блеснули. Возможно, он подумал о том, что горбатый калека сотворил изрядную глупость, приставив к красавице-жене мужчину не чета себе самому. Но многоопытный сегван был всё-таки скорее трезв, нежели пьян, и счёл за благо оставить свои соображения при себе.
Его слуге вина не досталось совсем, но не досталось и хозяйского здравомыслия.
– Так ты, стало быть, всё время при ней?… – жадно поинтересовался он, подходя к калитке по садовой дорожке. – И ночью и днём?…
Мысленно Волкодав проклял свой слишком длинный язык, но вслух ничего не ответил. Купец с явным неудовольствием оглянулся на своего человека. Молодого парня жгло неутолённое любопытство. Он достаточно потёрся в богатых домах и успел уяснить, что слуга со слугой договорится всегда. И мало кто упустит случай посплетничать о господах. Он еле дождался, чтобы хозяин шагнул на улицу. Переложил из руки в руку мешочек с купленными зерцалами и, повернувшись к венну, спросил напрямую:
– Ну ты как, спал уже с ней?… И что она в…
…Люди полагают: пощёчина, даже нанесённая во всю силу и от души, уязвляет скорее гордость, нежели тело. Вот тут они ошибаются. Позже Волкодав не находил себе оправданий – достойному ученику Матери Кендарат следовало бы вести себя по-другому. К примеру, срезать паскудника безошибочным словом. Таким, чтобы сразу пропало желание впредь распускать поганый язык. Он даже, хотя и с трудом, придумал подходящий ответ. Придумал – и понял, что лучше всего было просто промолчать, оставив пакостные речи висеть в воздухе. Над головой у произнёсшего их. Но всё это потом. А в тот миг Волкодав сделал худшее, что можно было сделать. Крутанулся навстречу и влепил молодому сегвану хорошую веннскую оплеуху. Иначе именуемую «опрокинутой лодкой» за форму ладони с пальцами, слегка согнутыми и сжатыми вместе.
Слуга торговца был никак не хлипче самого Волкодава, но «опрокинутая
