Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная - Маргарет Джордж

У нас имелось все необходимое, чтобы ублажить богов в соответствии с ритуалом. Мы совершили традиционное подношение пива, хлеба, говядины и гусятины — их возьмут боги при встрече с «ка» усопшего Марка Антония. Принесли также римский хлеб и его любимое вино. Аппетита ни у кого из нас не было, однако, чтобы соблюсти обряд, пришлось отведать каждое из блюд. Труды поваров не должны пропасть втуне.

— Дай мне свиток, — попросила я Мардиана.

Тот достал его из своей сумы и вручил мне вместе с письменными принадлежностями.

— Пожалуйста, дайте мне несколько минут, надо кое-что написать, — попросила я своих спутников.

Я развернула папирус и записала все, что произошло с того момента, как мы покинули дворец. Торопливо, вкратце — за что прошу прощения. У меня не было ни подходящих условий для письма, ни нужных слов. Но те, что нашлись, пусть послужат тебе, Цезарион, тебе, Олимпий, и всем, кто желает узнать о моих последних часах.

Я отложила свиток, которому предстояло дожидаться Олимпия, и обратилась к Ирас:

— Пора. Посмотри, все ли так, как я молилась.

С присущей ей грацией — ах, и этого я больше не увижу! — она ускользнула в темную часть мавзолея. Мы ждали. Исида не подведет меня. Она поможет мне. Она остановит руку любого солдата и ослепит любого соглядатая, чтобы сейчас, когда настало мое время, я могла прийти к ней.

Ирас выскользнула из тени, неся корзину.

— Этого они не заметили, — сказала она. — А вот сундук с короной и одеяниями исчез.

В большом сундуке лежали сокровища, а вот пыльную старую корзину проглядеть проще простого. Что в ней особенного — корзина с подпорченными плодами, потемневшими и заплесневелыми. Их запах перебивал характерный запах змей — он похож на то, как пахнут в поле на солнце спелые огурцы. Все было сделано, как надо.

— Дай ее мне, — сказала я.

Корзина оказалась тяжелой. Вот уж не думала, что она столько весит.

Я поставила корзину на могильную плиту и подняла крышку. Внутри что-то зашевелилось, легко заскользило и стало подниматься вверх.

Я взяла змею в руку: толстая, на ощупь холодная, скорее темная, чем светлая. Она быстро двигала раздвоенным язычком, то высовывала, то прятала его и казалась вполне послушной.

Я медленно извлекла ее из корзины. Змея была длиннее, чем я предполагала, — длиной в размах моих рук. А когда ее хвост вывалился наружу, в корзине зашевелилось что-то еще. Накт прислал двух кобр, на всякий случай.

— Ну, вот она, — промолвила я, глядя на змею.

Ее темные глаза встретились с моими, язык то появлялся, то исчезал.

Я подняла ее выше.

Мардиан, Ирас и Хармиона не смогли совладать с собой и содрогнулись.

— Госпожа! — начала Хармиона, но возражения так и увяли на ее губах.

Змея казалась вялой. Ее голова лежала на моей ладони спокойно, словно это домашнее животное вроде моей любимой обезьянки. Но времени у нас оставалось мало. Октавиан уже получил мое послание и все понял.

Я шлепнула кобру по голове. Она дернулась, зашипела и расправила знакомый по стольким изображениям и по моей собственной короне капюшон. А затем — так быстро, что я не увидела самого движения, — совершила бросок. Укус пришелся в руку, ядовитые зубы погрузились в мою плоть. Похоже на укол пары иголок или тонких булавок.

Ну, вот и все. Теперь остается только ждать. Какое огромное облегчение.

Впрочем, нет, еще не все.

Мне осталось дописать несколько строк, завершить свиток. Укушена левая рука, так что я успею. Правда, руку уже покалывает, пальцы холодеют и отказываются повиноваться, словно они не мои. Онемение распространяется быстро. Это не настоящая боль, нечто иное. Но оно уже начинает действовать на мое сознание. Я ощущаю, как мною овладевает безразличие более смертельное, чем любая боль. Почему же я сопротивляюсь ему? Почему не поддаюсь убаюкивающему зову? Почему зову боль, чтобы завершить задуманное?

Потому что я — царица. И моя воля сильнее боли. Я буду делать то, что должна, до последнего мгновения. Я закончила свиток и теперь вверяю его Олимпию. Пусть моя история сохранится и правда обо мне переживет меня. Нелегко расставаться с миром. Я делала для него все, что могла, служила ему, любила его всем моим существом. Исида, твоя дочь идет к тебе. Прошу тебя, раскрой свой покров и осени меня им. Раскрой объятия своей дочери! Мой путь к тебе был таким долгим.

Я чувствую, как что-то тянет, тащит меня вниз. Все, я закрываю тебя, мой свиток. Прощайте. Vale, как говорят римляне. Мы расстаемся. Помни меня. Живи тысячу, десять тысяч лет, и тогда я проживу столько же.

Успокойся, мое сердце. Повинуйся мне и остановись. Ибо я свершила свой путь.

Свиток Олимпия

Глава 1

Глупец! Какой же я глупец! Все эти месяцы я ничего не подозревал, ничего не замечал. Не могу поверить, что я так обманут! Но не был ли твой путь лучше моего? Что мог я предложить тебе? До чего же мне стыдно: оказывается, я знал тебя гораздо хуже, чем воображал. Возгордившись собственным чувством ответственности, я вообразил, будто способен держать события под контролем — вернее (смотрите, даже здесь я выставил себя дураком!), я боялся начать действовать и тем самым подтолкнуть нежелательную развязку. Я застыл, как скала, и мнил себя мудрым и сильным, тогда как в действительности все это стало лишь помехой, вбитым между нами клином.

Солнце садилось, и я заканчивал ужинать, когда ворвались солдаты. (Почему, зачем пишу я эти строки? Как будто ты не знаешь всего этого, как будто ты не видела? Я так стремлюсь успокоить себя — еще одна глупость!) Их было трое: здоровенные парни, казавшиеся еще более устрашающими из-за своих тяжелых панцирей и высоких шлемов. Один из них схватил меня за плечо и встряхнул так, что едва не выбил мне зубы.

— Жалкий грек! — заорал он. — Мерзкий, лживый, вероломный грек!

С этими словами он швырнул меня в стену с такой силой, что я отлетел и упал ничком на пол. Солдат схватил меня за шиворот, поднял и, выкрикивая оскорбления и угрозы, принялся опять трясти и колошматить о стену, пока я не свалился ему под ноги и меня не вывернуло прямо на его сандалии.

— Ты это сделал, ты должен и исправить!

— Отпусти его, Аппий, — сказал другой. — Что толку, если умрет и он?

— Он непременно умрет, если все не исправит!

Услышав «умрет», я все понял. И, как ни странно, почувствовал облегчение.

(Зачем я противился этому? Зачем заставил тебя выбрать столь экзотический способ?)

— Царица — она… Ты должен спасти ее! — вскричал Аппий.