Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная - Маргарет Джордж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эпафродит бойко поклонился.
— А как насчет масел и благовоний? — осведомилась Хармиона.
— Разумеется, распоряжения отданы, все будет доставлено.
Итак, мое прошение милостиво удовлетворено. Правда, милостивый Цезарь забыл уведомить меня еще об одной «милости» — о намерении отправить меня в Рим в качестве трофея для своего триумфа. Но это, конечно, исключительно по недосмотру.
Ну вот, время настало. Я совершила омовение — долго и неподвижно лежала в бассейне с теплой ароматизированной водой. Волосы я вымыла дождевой водой и прополоскала душистой жидкостью, доставленной из Гелиополиса. Ирас расчесала их и оставила на время распущенными, позволив им высохнуть.
Мы открыли ларец с драгоценностями. Все украшения лежали там, Октавиан не забрал ничего. Вот великолепный драгоценный воротник со вставками из сердолика, лазурита, золота и бирюзы: он закрывает шею, опускаясь ниже плеч. А вот ожерелье, подаренное на свадьбу, — фантастическое переплетение золотых листьев.
— Надену оба, — сказала я. — Почему бы и нет?
Действительно, почему бы и нет?
Мой головной убор составили два священных символа: пернатый гриф Верхнего Египта, чьи крылья прикрывали мои щеки, и обвивающий чело урей — священная кобра Нижнего Египта, расправившая капюшон и изготовившаяся к броску.
Я уже чувствовала себя отдалившейся — от Ирас, от Хармионы, от Мардиана. Неспешное облачение в царский наряд, изобильно украшенный талисманами и символами власти, постепенно преображало меня в нечто иное, отодвигая даже от тех, кто способствовал этому преображению. Когда оно завершилось, я стала другим существом.
Ворвись сейчас в комнату мои дети, появись у меня возможность вернуться к прежней жизни — это уже не имело значения. Перемены были необратимыми. Именно так смерть предвосхищает саму себя.
Прибыли солдаты. Мы покинули мои покои и вышли наружу. День был погожим и светлым, воздух свеж; казалось, этот день желает оставить по себе наилучшие воспоминания, чтобы мы сохранили их в сердцах и унесли во тьму, по ту сторону бытия.
Наша стража состояла из шестерых могучих солдат, ревностно относившихся к службе. Они следили не только за нами, но и за Эпафродитом. Видимо, им предстояло отчитаться о том, как все прошло.
Мы вышли на дворцовую территорию с ее зелеными лужайками и затененными дорожками. Караул у дверей сняли, любопытствующих не было. День стоял великолепный, как песня.
Наша маленькая процессия двигалась неспешным, размеренным шагом, что во многом объяснялось немалым весом моего церемониального облачения, драгоценностей и царских регалий. Они давили на меня, а само мое тело казалось маленьким и невесомым, заключенным в тяжкие оковы.
И вот перед нами отворенные двери мавзолея. Мне было боязно ступать под его своды, но лишь потому, что вид гробницы Антония до сих пор причинял мне боль. Вид моего собственного саркофага, готового меня принять, напротив, пробуждал радость.
Послышался топот ног: солдаты вошли в усыпальницу следом за нами. Ну что ж, пусть слушают!
Я приблизилась к гранитному саркофагу, закрытому, запечатанному окончательно и бесповоротно. Антоний мертв уже десять дней. Десять дней, десять ужасных дней. Как я прожила без него столько времени?
С венком в руках — фараоновой гирляндой из васильков, оливок, маков, желтых «воловьих языков» — я преклонила колени и возложила цветы на холодный камень, затем вылила на крышку гробницы освященное масло и втерла пальцами, что добавило блеска и без того полированному камню.
— О Антоний! — Я верила, что он меня слышит. А уж солдаты, без сомнений, навострили уши. — Возлюбленный супруг мой, этими руками я похоронила тебя. Тогда они были свободны. Ныне я пленница и даже сей печальный долг вынуждена выполнять под надзором вооруженной стражи. Они надзирают за ходом траурной церемонии, дабы лишний раз насладиться моим горем, порадоваться нашему падению…
Все это я говорила, продолжая втирать масло круговыми движениями. Солдаты находились рядом — так близко, что слышали каждое слово.
— Не жди более от меня приношений: это последние почести, которые воздает тебе твоя Клеопатра. Меня разлучают с тобой. Ничто не могло разлучить нас, пока мы были живы, но ныне, в смерти…
Слушают ли солдаты? Хорошо ли они слышат?
Мой голос зазвучал громче.
— В смерти нам угрожает разлука. Ты, римлянин, обрел последнее пристанище в Египте. Я, египтянка, обрету его в твоей стране.
В какой-то момент солдаты перестали для меня существовать: я разговаривала с Антонием, здесь были только он и я, и мой голос понизился до шепота.
— Но если боги загробного мира, где ты пребываешь ныне, пожелают нам помочь (ибо их небесные собратья покинули нас!), пусть они не допустят, чтобы пережившая тебя жена покрыла твое имя позором и приняла участие в триумфе твоего врага. Они дадут мне упокоиться здесь, рядом с тобой — ибо среди многих несчастий, выпавших на мою долю, не было горшего времени, чем те недолгие дни, что мне пришлось прожить без тебя.
Я плакала. Я, считавшая, что уже отрешилась от человеческих чувств. Жизнь без него… возможна ли она?
Солдаты подались ко мне. Я встала с колен и припала к саркофагу, целуя его. Твердый холодный камень — вот мое ложе. Слов больше не осталось. У меня перехватило дыхание, и я ждала, когда смогу набрать воздуху.
Солдаты тоже ждали, напряженно и неподвижно. Хармиона, Ирас и Мардиан не смели шевельнуться, не смели прикоснуться ко мне, пока я сама не оторвалась от саркофага.
— А теперь вкусим поминальных яств.
Командир стражи отдал приказ, и в мавзолей — как мне показалось, мгновенно — внесли и поставили на церемониальный стол разнообразные блюда.
В древние времена в египетских гробницах делали специальные помещения, где близкие усопшего совершали трапезу перед его статуей. Дух покойного присутствовал на ней.
— Благодарю вас всех, — промолвила я. — А сейчас, поскольку вы не египтяне и не состоите в родстве с покойным, могу ли я попросить вас покинуть усыпальницу и покараулить снаружи? А это послание я прошу передать императору вместе с моей искренней благодарностью.
Я вручила командиру письмо.
Солдаты уважили мою просьбу и удалились.
— Ну вот, осталось только закрыть двери, — сказала я.
— Мы же ничего не увидим, — шепнула Хармиона.
— Всему свое время, — ответила я. Сейчас спешить не следовало: пусть все делается по порядку, как должно. — Приступим к трапезе.
У нас имелось все необходимое, чтобы ублажить богов в соответствии с ритуалом. Мы совершили традиционное подношение пива, хлеба, говядины и гусятины — их возьмут боги при встрече с «ка» усопшего Марка Антония. Принесли также римский хлеб и его любимое вино. Аппетита ни у кого из нас не было, однако, чтобы соблюсти обряд, пришлось отведать каждое из блюд. Труды поваров не должны пропасть втуне.