Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева

луны, она вешала на крыльцо желтый бумажный фонарь, чтобы ее гости нашли дорогу к ней.

Mademoiselle Марьяж смотрела на желтый фонарь из окна спальни. Кругом все было черно, и фонарь желтел, как маленькое, сказочное солнце. Как будто в нем одном сосредоточивалось все запретное счастье, вся греховная прелесть жизни.

Она не могла не смотреть на него. Она закрывала окно, затягивала шторы, но и сквозь шторы узкий желтый острый луч колол ее сердце.

Mademoiselle Марьяж готовилась ко сну. Она причесывала жидкие волосы.

— Виктор Гюго, пора, — говорила она.

Старый пудель тяжело спрыгивал с кресла и шел к двери.

— Подождите, Виктор Гюго, я скоро.

Она открывала дверь, и пудель выходил в коридор.

Она всегда говорила пуделю «вы» из уважения к его имени.

Пудель ждал за дверью, она торопливо раздевалась. Она была очень стыдлива. Виктор Гюго не должен был видеть ее в рубашке. Она тушила свет и только тогда впускала его:

— Входите, Виктор Гюго. Спокойной ночи.

Она в темноте ложилась в постель. Холодные простыни давили грудь, она сжимала руки, ей было тяжело и томно. Желтый фонарь за окном беспокоил ее.

И однажды она не выдержала, встала с постели и быстро оделась. Руки ее дрожали, щеки горели. Она чувствовала, что делает что-то ужасное, непоправимое, но не было сил бороться.

Она надела свое меховое боа и в войлочных домашних туфлях спустилась вниз. Площадь была пуста. Было совсем черно и очень поздно.

Никогда еще она не была ночью одна на улице. Сквозь черные тучи слабо просвечивала луна. Вечером шел дождь, дождевые капли тихо падали с деревьев, и площадь влажно поблескивала.

Mademoiselle Марьяж добежала до фонаря и захлебнулась от волнения. Калитка скрипнула, и ей показалось, что сердце ее оборвалось и полетело куда-то вниз. Сейчас откроется дверь. Ее поймают. Какой скандал, какой скандал — mademoiselle Марьяж ночью в саду у Розины!

Но все было тихо в доме. Она на носках осторожно подкралась к окну. Ставни были закрыты, она приложила глаз к скважине.

Вот сейчас она увидит, сейчас она узнает.

Но ничего нельзя было разобрать. В глазах плыл туман. Понемногу из тумана выступили цветы на обоях, комод и стул. Это была спальня Розины. Это была знакомая комната, в которой прежде часто бывала mademoiselle Марьяж, но она не узнала ее. Теперь все в этой комнате казалось необычайным, от стен и предметов шел неотвратимо-притягивающий, греховный, губительный свет. Она смотрела в щель, и ей казалось, что ей вдруг открылась самая тайная, самая обнаженная сущность жизни. Она зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть.

Она смотрела в щель. Со стула свешивался пиджак, грубые, мужские сапоги были брошены на полу. Кровать стояла так, что видна была только ее широкая темная спинка. Больше ничего не было видно. Только пиджак, сапоги и спинка кровати. И было совсем тихо, ни голосов, ни шороха.

Mademoiselle Марьяж дрожала всем телом. Зубы ее стучали.

И вдруг пружины в кровати загудели.

— Ну, пора и домой, — сказал хрипловатый мужской голос, и большая волосатая нога свесилась с кровати на пол.

Mademoiselle Марьяж глухо вскрикнула и бросилась к калитке. Ее боа зацепилось за ветку, и капли дождя веером брызнули ей в лицо. Она снова вскрикнула и побежала.

Она, задыхаясь, вбежала к себе, бросила на пол мокрое, пахнущее псиной боа, сорвала с себя платье. Виктор Гюго удивленно смотрел на свою хозяйку умными, осуждающими глазами. Но ей было не до него.

Она легла, потушила свет, натянула одеяло на голову и заплакала.

Утром она встала разбитой и грустной. Как будто теперь у нее было любовное прошлое. Печальное и позорное прошлое, о котором она старалась не помнить.

V

Mademoiselle Марьяж смотрела на себя в зеркало.

«Конечно, я не красавица. Но все-таки — отчего никто не любил меня? Отчего я не вышла замуж? — Она пристально разглядывала себя. — Конечно, я не красавица. У меня большой рот и зубы желтые и редкие. Но зато какие крепкие, ни одной пломбы. Они немного лезут вперед. Но ведь у Мистангэт зубы тоже лезут вперед, а какую она карьеру сделала. У меня небольшие глаза, но как они блестят и как легко они закатываются под веки».

Звонок громко задребезжал. Mademoiselle Марьяж обернулась. В магазин вбежала Розина.

— Mademoiselle Марьяж, — крикнула она. — Вы еще не знаете. Я выхожу замуж!

— Замуж? Вы? — Mademoiselle Марьяж уронила зеркало на пол.

— Вы разбили зеркало. Это дурная примета. — Лицо Розины стало озабоченным. — И такое хорошее зеркало.

Mademoiselle Марьяж подняла его и повертела в руках. Но нельзя же так глупо шутить. Розина покачала головой:

— Нет. Я не шутила. Я действительно выхожу замуж.

— Выходите замуж? Вы? — Mademoiselle Марьяж снова уронила зеркало, но теперь она даже не взглянула на него, да оно и было разбито. — Вы? Вы выходите замуж?

Розина гордо выпрямилась:

— Представьте себе. Выхожу.

— За кого? — Глаза mademoiselle Марьяж закатились под лоб.

— За барона Таубе. Вот за кого.

— И будете баронессой?

Розина еще выше подняла голову:

— И фермершей. У меня будет собственная земля.

— Вы шутите, Розина? — Визгливый голос mademoiselle Марьяж сорвался от волнения.

— Такими вещами не шутят, — с достоинством ответила Розина.

— Конечно не шутят. — Mademoiselle Марьяж всплеснула руками. — Ах, господи, замуж! Но тогда я должна поздравить вас.

Розина улыбнулась:

— Спасибо. Завтра мы с вами обсудим, что надо выписать для моего приданого. А сейчас я хотела только, чтобы вы первая знали. Ну, до свидания.

Она пошла к выходу.

— Если будут стучать, а я не открою, вы не беспокойтесь. Вы понимаете, больше я никого не буду принимать. С прежним все покончено.

В mademoiselle Марьяж на минуту проснулась коммерсантка.

— Розина, вам из Парижа прислали духи, румяна и пудру.

Розина пожала плечами:

— На что они мне теперь? Я, конечно, заплачу за них, но и вы можете делать с ними что хотите. Хоть сами душиться и мазаться. — Она вдруг весело рассмеялась. — А почему бы вам не взять себе всех моих влюбленных?

Mademoiselle Марьяж густо покраснела, на висках ее выступили капли пота. Прежде Розина никогда не посмела бы говорить с ней так.

— В самом деле, подумайте об этом, mademoiselle Марьяж. — И Розина, смеясь, выбежала из лавки.

Вечером mademoiselle Марьяж сидела в своей спальне на кровати.

Никогда еще она не чувствовала себя такой грустной и усталой. Какой длинный, странный и утомительный день был сегодня. В голове мелькали обрывки воспоминаний. Как ахала булочница. А почтальон долго не хотел верить. «Ведь тогда мои десять