Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни - Джим Батчер

фигур верхом на лошадях, с луками, стрелами и длинными клинками всевозможных видов.

Обогнать Охоту я не мог. Даже со стероидами Мэб в моем организме. Но, возможно…

Тут раздался другой рев – на сей раз не грома, а ста сорока лошадей американского производства.

Мотоцикл Кэррин Мёрфи затормозил достаточно близко от меня, чтобы осыпать мои ботинки гравием, и я повернулся, увидев, как она поддает оборотов двигателю.

– Кэррин! Какого черта ты здесь делаешь?

– Прыгай на байк, засранец! – прокричала она, перекрывая очередной вой клаксона. – Заставим их немножко потрудиться!

Она улыбнулась хищной яркой улыбкой, и я почувствовал, что моя физиономия последовала ее примеру.

– Мать их в душу, да!

Я бросился на заднее сиденье «харлея» – а темнота, смерть и огонь смыкались над моим городом.

Глава 41

Я перебросил пояс с патронами через плечо и поспешил подобрать полы моего нового плаща, прежде чем заднее колесо мотоцикла намотает их на себя и лишит меня жизни. Я едва не слетел ко всем чертям, когда Кэррин поддала скорости, но умудрился ухватиться за ее талию рукой, в которой держал «винчестер».

Кэррин повернулась, нахмурившись, выхватила винтовку из моей руки и уложила ее в небольшую подвеску на боку «харлея», которая оказалась подозрительно подходящей по размеру для небольшого помпового ружья. Я держался за нее свободной рукой, а другой придерживал полы плаща, чтобы не убиться.

– Куда? – прокричала она.

– На юг! Так быстро, как сможешь!

Она вдавила ногой какую-то педаль, крутнула запястьем, и «харлей», который делал примерно пятьдесят миль в час, сиганул вперед так, словно до того стоял на месте.

Я оглянулся через плечо и увидел, что самые близкие участники Охоты начинают понемногу исчезать позади. Думаю, Дикая Охота никогда не слышала о «харлей-дэвидсоне».

Но она не могла держать ту же скорость – даже на широких улицах Чикаго – в такую холодную дождливую погоду. Людей вокруг было слишком много, что вынуждало ее лавировать между машинами или притормаживать, чтобы нас не сбил какой-нибудь семейный седан. Возмущенные клаксоны блеяли, когда она перепрыгивала с полосы на полосу, и этот вой вливался в режущую слух какофонию труб Дикой Охоты.

– Как у нас дела? – спросила она.

Я посмотрел назад. Дикая Охота неслась меньше чем в ста ярдах, а ведь им не приходилось сражаться с дорожным движением. Эти придурки гнали в пятидесяти футах над гребаной землей, в темноте и под дождем, невидимые для подавляющего большинства людей, едущих по своим делам.

– Они ловчат! Давай быстрее! Направляйся к Бушу![48]

Кэррин повернула голову, чтобы поймать меня хотя бы краем глаза:

– План есть?

– Не слишком хороший план! – прокричал я. – Но мне нужно открытое пространство для работы, подальше от людей!

– В Чикаго? – прокричала она. Потом ее глаза округлились. – В индустриальный?

– Давай! – заорал я.

Кэррин пролетела на красный свет, едва избежав столкновения с машиной, поворачивавшей налево, и продолжала свой бешеный бросок по Лейк-Шор-драйв.

Чикаго – город поразительных потребностей. Нужда в военном присутствии помогла строительству фортов ранней Колониальной эры, которые, в свою очередь, обеспечивали безопасность белых поселенцев, торговцев и миссионеров. Они строили дома, церкви, предприятия, которые со временем выросли в городок, а затем и в город. Расположение Чикаго на скрещении дорог зарождающейся американской нации означало, что сюда прибывало все больше и больше людей, которые строили множество домов, деловых зданий и в конце концов создали тяжелую промышленность.

К концу девятнадцатого века Чикаго представлял собой неудержимо растущий индустриальный город, а его сталелитейные заводы были почти легендарными. «Ю-эс стил», «Янстоун стил», «Висконсин стил», «Репаблик стил» – все они процветали, расширялись и росли на берегах озера Мичиган, до самого Калумет-Сити. Прибрежная полоса всего этого района была словно создана для размещения сталеплавилен, и большая часть стали, которая работала на союзников во время двух мировых войн, производилась в этой относительно небольшой части города.

Но все рано или поздно увядает. Американская сталелитейная промышленность начала давать сбои и чахнуть, и к концу двадцатого века все, что осталось от эпицентра производства стали, – это длинная полоса индустриальной пустоши и рассыпающиеся здания на берегу озера Мичиган. Десятилетием позже город начал пытаться очистить район, снося большинство зданий и заводских структур, но там и здесь оставались каменные и бетонные руины, словно кости огромного зверя, чей труп дочиста обклевали стервятники. И хотя город вокруг рос и расцветал, там ничего особого больше не выросло – разве что сорняки и цены на землю.

Эту часть побережья планировалось реконструировать, но у градоначальников пока не доходили руки, и сейчас она представляла собой разрушенную пустошь – плоская, темная, пустая и заброшенная полоса земли, там и сям помеченная торчащими остатками былого величия. В этом месте негде было укрыться от дождя или холода, а в такую поганую ночь, как эта, там вряд ли кто-нибудь стал бы шляться.

Все, что нам было нужно, – это успеть добраться туда.

Мы проскочили мимо Музея науки и техники, оставив его справа, затем молнией пролетели по мосту над яхт-клубом на Пятьдесят девятой улице, выйдя на секцию дороги, между которой и ближайшими зданиями было приличное расстояние и где практически отсутствовало пешее движение – тем более в этот холодный осенний вечер.

Словно они только и ждали открытого пространства и отсутствия любопытных глаз, Дикая Охота обрушилась на нас подобно соколу, пикирующему на кролика.

Но они атаковали не кролика. Они атаковали кволика. Вазбойника-кволика[49].

Вазбойника-кволика с «винчестером».

Нечто, выглядевшее как огромная поджарая гончая из дыма и пепла, с горящими углями вместо глаз, приземлилось сзади «харлея» и рвануло в бег, быстро сокращая расстояние между нами. Гончая сделала бросок, черные челюсти раскрылись, чтобы сомкнуться на заднем колесе мотоцикла таким же движением, каким она, должно быть, впивалась в сухожилие убегавшего оленя. Бездумная животная паника бушевала в моей голове, но я удержал ее на расстоянии от центра мышления, заставив себя сосредоточиться, думать, действовать.

Я увидел, как Кэррин бросила взгляд в зеркальце заднего вида – псина неслась уже совсем близко, – и почувствовал, как тело Мёрфи напряглось, когда она приготовилась уйти влево. Я собрал всю свою волю, но пока не высвобождал ее, а когда адская гончая была уже в паре дюймов от колеса, Кэррин наклонилась и бросила «харлей» влево. Челюсти гончей клацнули, ухватив порцию выхлопных газов, а я выпустил свою волю через ладонь вытянутой правой руки, проревев:

– Forzare!

Сила заклинания ударила гончую по нижней части ее передних лап, и голова зверя врезалась в бетон на убийственной скорости – буквально. Раздался ужасающий треск, и обмякшее тело псины полетело