Тень Уробороса (Лицедеи) - Сергей Гомонов

— Ну что, получил? — злорадно шепнула Фанни, когда я уселся рядом с нею в фургоне. — То-то же! Я вообще не представляю, с кем эта стерва разговаривает по-человечески. Мнит из себя невесть что…

Только бы не случилось того, чего я опасаюсь. Пусть она будет хоть трижды стервой, пусть разговаривает, как хочет, пусть носит хоть десять масок одна на другой, но только бы все обошлось…

В сопровождении микроавтобуса «Черных эльфов» позади нашей машины и нескольких флайеров в воздухе мы неслись к аэропорту «Мемори».

Освободившись от хлопот, Вертинская принялась за Фаину:

— Так в чем дело, Фанни? Почему чуть ли не все нюхачи Калиостро-старших подтянулись сюда и собираются контролировать нашу спецоперацию? А? Только, пожалуйста, не юли!

— А ты меня ни с кем не попутала, Лизбет-чаровница? — удачно сделала сердитый вид Паллада. — Разве я записывалась в дипломаты, чтобы юлить?

Я отвернулся в окно. Улицы города были непривычно пусты. Несмотря на яркое солнце ранней осени, здания казались серыми и безжизненными. И мне вспомнилась одна картина, некогда поразившая Александра-Кристиана Харриса в Дрезденской галерее, и позже, на Эсефе, попавшаяся мне при просмотре образовательной программы, которую навязала мне Сэндэл. Недаром я почувствовал тогда тихий отголосок тайны и впечатление, будто мне уже знаком сюжет.

Над горящим городом, где порезвилась война, несутся в ряд четыре буйных всадника на разномастных конях. Тот, дальний, в кровавой накидке с капюшоном, зажигает один факел за другим и швыряет их вниз. На первом плане храбрится, подбоченясь, истлевший труп. Сурово напыжился рыжебородый воин в шлеме — его и не видно между красным поджигателем и… А вот лицо того, кто бросался в глаза при первом же взгляде на картину, мне не забыть вовек. Желтый плащ, седовато-русую голову венчает обруч с зелеными змеями, в судорожно сжатой руке дымится рапира. И взгляд, совершенно безумный взгляд вытаращенных водянистых глаз! Я знал этого всадника, он пришел из моих кошмаров…

— На рейсе будет кое-кто, чью жизнь велено беречь, как зеницу ока, — тем временем вполголоса продолжала Фанни.

Брови Лизы поползли вверх:

— Вот те на! И кто же это?

— Да есть тут один… «везунчик». Мы его во время переброски с собой зацепили, так теперь руководство ломает голову, куда же его приспособить.

— То есть, он тоже должен быть эвакуирован на Сон?

— Догадливая ты, Лиза, слов нет! — восхищенно огрызнулась Фанни. — Теперь, когда ты все знаешь, может, освободишь меня от допроса?

— Пожалуйста, еще одно: почему с этим вашим «везунчиком» так возятся… эти? — Вертинская указала наверх.

— Я так понимаю, у них есть на то какие-то веские основания, — отрезала Паллада и отвернулась, делая вид, что намерена заняться своими делами; она даже вставила линзу и включила компьютер, лишь бы собеседница оставила ее в покое.

Невольно подслушанный разговор заинтриговал меня. О ком говорила Фанни?

Земля, Нью-Йорк, аэропорт Мемори, сентябрь 1002 года

— Что тут стряслось, объяснит мне кто?

Но весь обслуживающий персонал аэропорта несся куда-то по своим делам, на всех лицах будто штампом тиснули тревогу, а снаружи, на аэродроме, стало тихо-тихо. Хаммон уже давно не видел, чтобы со взлетно-посадочной полосы поднялся хоть один самолет. Да и чтобы садился — тоже.

В зале регистрации с каждой минутой накалялся воздух. Мальчишка-дикарь, Эфий, тоже почуял неладное и забился в угол. Хаммону показалось, что где-то зарыдала женщина, но хлопнула дверь и прервала плач.

— Что скажешь, Нашептанный?

Ничего не оставалось, как усесться в кресло рядом с клеомедянином. Непохоже, чтобы кто-то горел желанием объясняться с ними…

— Дышать тяжело. Почему?

Хаммон пожал плечами:

— Да кто их разберет! Кондиционе… гхм! В общем, тебе все равно не понять. Н-да… зачем же отключили вентиляцию-то?

— Что отключили?

Ох и пытлив этот Нашептанный! Всё услышит, что надо и что не надо. Посмотрел бы на себя, как выглядит со стороны: детина взрослый, а туда же — прилип к витрине в вестибюле аэропорта, выпросил игрушечную козу, повесил себе на шею и теперь ходит с ней. Это, говорит, талисман. Он, мол, бережет меня.

И куда подевались сопровождающие? Получив какой-то сигнал, оба офицера — мужчина и женщина — бросились к дверям, за которые, судя по светящемуся табло, имели право заходить только сотрудники аэропорта. Ну а им с дикаренышем приказали не двигаться с места, ждать их возвращения. До сих пор нет ни его, ни ее.

Что ж, в этом случае и нам сидеть на месте не обязательно. Неужто он, сбежавший из Тайного Киара от вооруженных охранников, растеряется здесь, среди этих щепетильных ребят? В конце концов, он тоже человек и вполне может захотеть в уборную — самый простой предлог нарушителей приказов с незапамятных времен и по нынешний день.

— Нашептанный, сиди тут.

Вместо того чтобы начать расспрашивать, что да куда, Эфий согласно кивнул, подобрал ноги, нахохлился и воткнул взгляд в пол. Хороший мальчик.

Тут-Анн огляделся и пошел к ближним дверям. За ними оказался длинный коридор, плавно поворачивающий в неизвестность. Хаммону это понравилось.

Пару раз он встретил существ, которых уже научился отличать от настоящих людей. Они спокойно шествовали по своим делам, и казалось, та странная суета, из-за которой Хаммон с Эфием остались без сопровождения, нисколько их не затрагивала.

Пристроившись за одним из «синтов», Тут-Анн проник в одну из комнат, где тоже еще ничего не знали о тревоге. Несколько по-разному одетых людей сидели на прозрачных стульчиках и слушали женщину. На Хаммона внимания не обратились, и за спиной андроида он тихонечко прошествовал в дальний угол помещения, где уселся в заднем ряду, чтобы узнать, о чем лекция.

— …В этом случае, — продолжала женщина, красиво жестикулируя полноватой кистью руки, ухоженной, с браслетом-компьютером на запястье, в кольцах, — вам необходимо убедиться, что перед вами — спекулат. Если у вас есть хоть малейшее сомнение, здешний это человек или двойник, будьте предельно осторожны. Стрелять на поражение, равно как и другим способом умерщвлять нападающего крайне не рекомендуется…

— Что за инструктаж? — шепнул Хаммон соседке, слегка толкнув ее локтем.

Пассажирка недовольно взглянула на него и сделала непонятный жест — приложила палец к губам. Хаммон догадался, что здесь это означает просьбу замолкнуть.

— Наилучшим способом выявить врага является его временное оглушение. Во время обморока, пусть даже короткого, спекулат теряет обманный облик и возвращается к своему истинному виду.