Дневник. 1918-1924 - Александр Бенуа

Примечания

1

И кроме того, Эрнст в хлопотах о предоставлении «гражданке», известной художнице Остроумовой-Лебедевой, кроме помещения в 6 кв. сажен, еще комнаты для ее художественно-культурной деятельности.

2

Тата тоже смущена «приключением мира» — как кричали газетные мальчишки. После чая Сара Семеновна мне играла Куперена. Раздражают акварели (гризетки). Уже были они другие и, на наш взгляд, пустые. Кому понадобится такое искусство? До них был у В.П.Лебедева. Он тоже очень недоволен и Шухаевым, и Григорьевым, но совершенно в иных выражениях. Про наше отсутствие на выставке с забавной наивностью «соглашается», так и говорит: «Вы свое дело сделали, а следовательно, можете отправляться на покой». Пишет он сейчас натюрморт из всяких жестяных предметов, вид крыш и стен из окна (без всякой сентиментальности а-ля Добужинский и всякой колористической задачи) и каких-то размалеванных девок.

3

За чаем Замирайло, доедая свою последнюю картошку, предложил свои услуги. Едва ли это и его дело. Некрасов выйдет каким-то вымученным, выразительным и холодным. Но все же надо будет выставить и его кандидатуру. Он все же сделает «культурно».

4

Я чуть было не раскричался на этого хама за один тон, которым говорит, с хохотом и иронией. Сама же его докладная записка — после вычеркивания годного для декрета об объявлении России республикой вступления с гнуснейшим цинизмом о том, что царь держал под спудом искусство и в намеренном невежестве народ, — неожиданно переходит к самому изложению проекта о том, что нужно как можно шире поставить фотографическое дело и, в первую голову, репродуцирование музейных и дворцовых вещей. И вот в качестве первой конкретной меры предлагается: «Изъять из ведения отдела дворцовых комиссий фотографирование и сосредоточить все это дело в одной лаборатории». Вообще у этих архистратигов свободная трата слов: изъять и запретить, а для того, чтобы что-нибудь распространить, они первым долгом губят источник распространения. А нам как под этими аферами? Ну, скажем, получить музейные фотографии? И я имею еще благодушие излить такой сволочи свою точку зрения даже общеполитического характера. Снова я сижу с Ятмановым. Я счел нужным предпослать в двух словах свой отрицательный взгляд на социализм вообще, и вот тут нахал (интуитивно он, может быть, чувствует сиюминутную наивную сторону того, что я ему это тщусь разъяснить) стал особенно язвительно улыбаться и болтать какую-то чепуху, что-де все это фразы и я с народным делом более становлюсь социалистом. Что именно под этим он — и вообще они — понимают, сказать трудно. Но я думаю: не больше, как утверждение своей физической победы, прочности своей опоры на штыках.

5

Вклеена записочка Штеренберга, написанная карандашом:

«Ко мне переходит чиновник со всеми бумагами всех Академий. Мне необходимо поговорить с теми людьми, о которых вы говорили, что они академики, но желающие внести другие формы в эти школы.

Пригласить запросить или это делается иначе, здесь у вас».

6

Длинный, элегантный и уродливый молодой человек, приходивший просить меня произвести экспертизу тех художественных вещей, которые у них в царскосельском доме и которые он хотел продать. Я обещал назавтра даже поехать с Аргутоном.

7

Кстати, я с Ятмановым снова затронул и тему об антикварах, торговле художественными произведениями вообще и вывозе их за границу. Разумеется, этот палач и здесь стоит на всех своих запретительных и реквизиционных точках зрения. Лукомский считает, что этот еще хуже Макарова. Что хуже всего — полная при этом бездарность и невежество! Ему на самом деле до всех этих вещей дела нет!

8

Это мне напоминает фразу черносотенца Леонтия [брата] во время нашего отбывания снеговой повинности: «Что же, тут худого ничего нет. Это очень здорово!» При этом совершенно забыл, что завтра последует повинность — выгребать ямы. Все те же сапоги всмятку. Впрочем. Путя так и не чистил снег на Воскресенской набережной, сказал, что просто «если буржуи Литейного района уперлись, что не придут. Смольный уступил». Теперь почти всюду чистят снова в массах навалившийся снег, но, видимо, это работают только наемники. Местами попадаются гимназисты и офицеры.

9

Забавно, что и наша Мотя тоже недовольна, что «они говорят, да не делают, и войны не кончили, и мира не делают».

2 Дневник. 1918-1924

10

Прим. И В.

11

Забавно, до чего все эти «помещики» почувствовали себя в своей стихии, как только им дали повозиться не с картинами и бронзами, а с продовольствием. Щербатов прямо бастует, Курбатов весь в поисках всяких продуктов, а также бензола и денатурата для автомашин. Знаток комеди дель арте и неплохой исполнитель Вагнера на рояле Миклашевский прямо надоел своими обсуждениями поручений и способами взимания прежних взносов, а В.А.Верещагин очень к сердцу принял, будет ли он тут каждый день есть или он может пользоваться товарищеской столовой лишь когда ему понадобиться. Еще ни о чем так деловито и детально на спорили. Наконец, даже я, чтобы не отставать, внес без всякого расчета на то, чтобы воспользоваться, этот взнос — 10 рублей, в счет коих можно получить на 5 дней краюху хлеба и несколько кусков сахара.

12

Новые приобретения Браза (не считая мелочей): 1) великолепная мадонна Луини (я не уверен в том, что это кто-то из его последователей, вроде того, которого я видел в Лувре!) рафаэлевского порядка с Иоанном и с двумя ангелами позади. 2) Прекрасный натюрморт «Vanitas» — подписанная картина редчайшего фламандца. 3) Небольшая жанровая бронза Джованни да Болонья «Птицелов». 4) Несколько мелких бронз с антиков (античную сидящую женскую фигуру, о которой мне кто-то рассказывал, он мне не показал). Несколько не особенно интересных рисунков обоих Тьеполо.

13

Вероятно, это блокнотная россыпь находится в фонде Яремича № 7 в архиве Эрмитажа среди обезличенных и неопознанных единиц хранения. — И. В.

14

У бульвара перед садиком было поставлено другое полотно (вернее, миткаль), которое, однако, предстало к нашему приходу одними лишь клочьями. Мы попробовали все же разобрать, в чем дело, но это оказалось невозможным. Висели только футуристические зигзаги и очень много сажи. Народ больше всего возмущался, что при отсутствии в городе мануфактуры столько здесь изведено на такой вздор. Все с ужасом говорят о «панно» на Думе, изображающем смерть в немецкой каске.