Календарная книга - Владимир Сергеевич Березин

среди тишины крик ребёнка, которого носили по комнате всю ночь. Ребёнок подрос, и стал кричать своим приятелям в форточку, стоя на подоконнике. Этот крик был слышен, а вот крик женщины оставался по-прежнему беззвучен, хотя кричала она уже на другого мужчину. Впрочем, скоро этот другой сменился третьим, а женщина всё так же выходила на середину комнаты и упирала ладони в толстые бока.

На третьем окне висели толстые занавески. Вернее, там чёрным водопадом струились тяжёлые шторы, а рядом с ними порхал лёгкий белый тюль. Это было немного обидно, потому что третье окно находилось как раз на уровне глаз, и в него было удобнее всего заглядывать. Иногда шторы поднимались наверх, окно распахивалось, и на подоконнике появлялась сноровистая девушка, которая принималась мыть стёкла. Несколько лет она была одна и та же, учитель решил, что она там живёт.

Но как-то потом он заметил, как окно закрывается, шторы задёргиваются, а эта девушка пересекает двор, уходя прочь.

Учителю нравилась чужая жизнь, и он надеялся, что жизнь не поставит его перед выбором, который так любят показывать в кинематографе. Тень соседа, видная через занавеску, нависает над женой, её руки покидают бока и всплёскивают в воздухе, как руки тонущего. Свет гаснет, а потом из подъезда входит мужчина, таща на плече большой, свёрнутый в трубу, ковёр. Он идёт вдоль верёвки, где сушится бельё, мимо пней, на которых, как птицы, сидят неизвестные подростки, идёт вслед за молодой мойщицей окон. Мальчик, высунувшись в форточку, кричит что-то детям, гоняющим мяч, а на всё это смотрит из окна старушка, которой медсестра равнодушно разминает плечи.

Газеты, однако, учили его, что такие соседи теперь просто выходят из подъезда несколько раз, а в руках тащат не тяжёлый предмет, а небольшие сумки. Но происходит такое редко, куда реже, чем моют окна в квартире со шторами.

Однажды окно в комнате старушки не зажглось, оно осталось чёрным и на следующий день, а потом не зажигалось целый месяц. Учитель понял, что настал срок, и вместо медсестры к хозяйке пришла та, которой необязательно отворять дверь.

Он думал, что в аквариуме появятся новые рыбы, но когда окно снова зажглось, то он обнаружил там ту же медсестру в белом халате. Она курила у открытого окна, а всё в комнате оставалось тем же — кроме исчезнувшей старушки. Даже кресло-кровать никуда не делось, просто теперь в нём спала другая женщина.

Иногда учитель думал, что его предназначение именно в этом: не ходить по утрам в школу, не проверять по вечерам контрольные работы, а смотреть из окна и запоминать происходящее. Мысли записать всё это у него не возникало, ему и так приходилось много работать с бессмысленными бумагами на службе.

И вот однажды, когда учитель сел у окна с привычной кружкой крепкого чая, то увидел, что шторы третьего окна подняты и, собранные наверху, напоминают паруса, притянутые к реям.

Перед ним была комната, внутрь которой он не мог проникнуть все эти годы.

Она была огромна и освобождена от лишних предметов, как вся его прожитая жизнь. На стенах веселели обои повышенной духовности — сплошь южные пейзажи. Фотообои были очень популярны в его детстве, только этих картин он не узнавал. Всю стену сзади покрывало изображение местности в окружение плавных холмов, к склонам притулились белые домики без крыш, везде росли круглые, как шары деревья и торчали другие — похожие на пирамидальные тополя.

Ещё в комнате стоял огромный пустой стол, размеры которого поразили учителя.

За пустым столом сидели гости. Гостей было много, и среди них он узнал своего сурового Завуча, который, видимо, как и его подчинённый, снимавшего помещение поближе к школе. Кажется, там было несколько взрослых, и, что удивительно, ученики из их школы. Посередине, между ними, на столе была не просто пустота, а то, что он определил словом «зияние». Больше, чем пустота, трагическая нехватка чего-то.

Учитель налил вина в стакан, а когда поднял глаза, то увидел, что в доме напротив набухает драка. Вот пустота беззвучно лопнула, и фигуры пришли в движение. Высокий и бородатый гость пригнул подростка к столу и финский нож тускло блеснул у него в руке.

Наблюдатель невольно прикрыл глаза на мгновение, а когда открыл их вновь, обнаружил, что всё переменилось.

Руку с финкой перехватил огромный седобородый человек, в котором учитель узнал Директора школы. Директор погрозил своему противнику огромной бараньей ногой, взятой с появившегося блюда.

И эту картину вдруг закрыли упавшие шторы.

Учитель встал и некоторое время ходил по комнате, чтобы успокоиться. На следующий день в школе он всматривался в лица своих коллег, но не решился их ни о чём спросить.

Вечером он обнаружил, что шторы опять подняли.

За столом сидели совсем другие люди. Они были пьяны и многие уже спали, положив головы в тарелки, не выпуская из рук ножей и вилок.

В углу расположился хозяин — старик, которого учитель никогда не видел. Он был худ и бородат, в больших широких трусах, и более на нём не было ничего.

Кажется, эти люди вызвали проститутку. Она была совсем девочка, и плясала перед стариком, изображая стриптиз. Выходило у неё нелепо, и учитель испытал двойной стыд: один за своё подглядывание, а другой за неуклюжую девочку. Старик пошевелил губами, и кто-то встал из-за стола и вышел в другую комнату. Через минуту он появился в комнате с большим подносом, на котором лежала огромная баранья голова.

Другой человек шагнул к окну, и начал отвязывать верёвку штор. Тогда учитель понял, что в этот вечер ему ничего больше не покажут.

Следующим вечером он занял свою наблюдательную позицию не без волнения. А ведь он так не любил волнения, и всю свою жизнь посвятил тому, чтобы никогда не волноваться. За это его и ценили, — он никогда не повышал голос на учеников и всегда был ровен с коллегами.

Итак, он начал всматриваться в окно напротив.

И сразу же увидел Завуча.

Вокруг него сидели двенадцать учителей, и всех их он знал. Перед каждым гостем на тарелке лежала рыба. Только перед Завучем не было тарелки, лишь стояла одинокая чашка. Правда, довольно большая.

Учитель отвёл глаза, а когда посмотрел снова, то увидел на двенадцати тарелках двенадцать рыбьих голов, двенадцать хребтов и двенадцать хвостов. Учителя держали в руках двенадцать рыбьих пузырей.

Дюжина спичек вспыхнула одновременно, и ему показалось, что он слышит, как трещат пузыри на огне.

Завуч беззвучно говорил что-то, и учитель почувствовал укол обиды от того, что