Публичное одиночество - Никита Михалков

Давайте все вместе жить, как в Голландии! Ну давайте, три-четыре… Пусть наполнятся прилавки. Не будемте красть, господа! Не станем брать и давать взяток. Не посмеем посягать на чужое добро.

Да-вай-те!

Но все эти примеры, призывы, параллели – на уровне интеллектуального посыла, обращенного в неведомое пространство, в котором никем нельзя быть услышанными.

Платонов в «Епифанских шлюзах» все очень подробно по этому поводу написал… (II, 25)

Образ России

(1998)

Посмотрите, как к нам сейчас относятся в мире и как к нам относились раньше? (При Александре III или других лидерах доперестроечного периода.)

Да, боялись. Армия, мощь…

Но никогда в мире столько не было собрано негативного и страшного по отношению к нам, как сегодня. Ни по одной программе, ни CNN, ни BBC, никогда за последние два-три года вы не видели ни праздника в Большом театре, ни юбилея Победы, ни столетия Русского музея, ни открытия Московского кинофестиваля. Все остальные – пожалуйста: Канны, «Оскар», выставка Пикассо. А нас нет. Мы на экране тогда, когда у нас разбился самолет, когда у нас что-то угнали или когда у нас путч.

Что за образ мы о себе создали?

Требовать того, чтобы к нам относились с уважением, притом что мы не делаем этого сами, – безумие. (VI, 1)

(1999)

Нельзя отождествлять Россию с людьми типа Гайдара или Чубайса. Этих конкретных господ вы не обязаны любить, но менять из-за них отношение к России – преступление.

На мой взгляд, самое ужасное, что глупость, бездарность, бескультурье у нас часто выдаются за политическую волю. Мол, другого выхода нет.

Отсутствие достойных руководителей – прямой результат селекции, проводившейся на протяжении десятилетий: надо было показать ничтожность генетического происхождения, чтобы рассчитывать на успешную карьеру. Вот и добились, что наверху оказывались посредственности.

Втоптали страну, национальную гордость в грязь, а теперь заставляют говорить о любви к отеческим гробам. Так не бывает.

С другой стороны, понимаю: наказание за дело. Верю, что ни один волос не упадет с головы человека без воли Божьей.

Все происходит так, как должно. (III, 6)

(2003)

Ведущий: Ваш коллега, молодой продюсер и режиссер Валерий Тодоровский, заявил: «Сегодня никто на самом деле не знает, что такое Россия, что такое российские люди, российский менталитет, куда мы движемся, что с нами будет через пять лет». Согласны?

Я думаю, что если ничего не будет меняться кардинально, то в общем-то достаточно, как мне кажется, понятно, что может быть через пять лет.

А что касается того, что никто не знает…

Ну почему? Кто-то, наверное, знает…

Если Тодоровский имел в виду мир, то мир никогда и не знал, какая Россия (по большому-то счету). Если почитать хроники четырнадцатого и шестнадцатого веков, записки «наших туристов», приезжавших к нам с Запада, то, что они про нас пишут, то в общем-то видно, что недалеко ушли и «сегодняшние туристы» от того представления.

Мне думается, мир не хочет тратить время, особенно с приходом Интернета. Тратить время не хочется на постижение… Есть основополагающие вещи – Кремль, Мавзолей, Третьяковка, Русский музей, Санкт-Петербург – вот она как бы и Россия.

Но ни Москва, ни Санкт-Петербург – это не Россия. Это два мегаполиса – великих, потрясающих, – но все равно это «песочница» по сравнению с тем, что такое эта огромная страна. А вот ощутить дыхание той страны, дыхание того, что там происходит, – для этого нужно время. Даже просто пролететь через страну нужно девять часов, а уж поездом проехать – неделя…

А время тратить не хочется… (V, 16)

Проблема России

(2011)

Трагичность русской истории заключается в том, что прозрение всегда приходит через кровь, через унижение, через страх – и это ужасно…

Понимаете, если бы была возможность консолидации общества на общем деле с новой живой энергией, если бы можно было его еще раз заставить поверить. А заставить людей вновь поверить, что они что-то могут, может только реальная вертикаль власти, берущая на себя ответственность за страну. Хотите – смейтесь над этим, хотите – издевательством считайте, как угодно, но мы так устроены. У нас не будет как в Голландии, потому что, если у нас начнется как в Голландии, нас вообще не будет… Это то, за что меня гнобят, моя точка зрения, к счастью, иногда услышанная. Много людей думают так, как я, только их не слышно. Но то, о чем я говорю, – это истина, которую я чувствую шкурой.

Восемь лет работы над картиной <«Утомленные солнцем – 2»> мне много в этом смысле дали, потому что это все продолжение одного и того же. Когда неожиданно пришла война со страшным врагом, мы до дна опустились в своем поражении. Немцы стояли в Химках и могли Кремль в бинокль видеть. Унижения, которым подверглись наши люди, подняли их на борьбу, и мы выиграли эту страшную войну дикими жертвами. И на какое-то время возникла страна, в которой жили люди, аукающиеся войной. У них было единое прошлое, страшное, но единое дело – война. И это время, когда была стагнация, так называемый застой, на самом деле было спокойное мирное время. Когда и те, кто был наверху, и те, кто был внизу, жили и аукались одним общим прошлым и одной общей Победой. Потом все стало естественным образом блекнуть. Ничего взамен не пришло. Пробовали объединить народ под БАМ, целину, выборы депутатов. Затем баржа потеряла управление, и это все взорвалось. После взрыва было время, когда можно было все сделать по-новому.

Теперь прошло еще двадцать лет…

Вы видели картину «Бункер» про последние дни Гитлера? Знаете, где снимали разбитый Берлин? Продюсер картины Сергей Сельянов мне рассказывал, что в Германии ничего этого невозможно снять, все давно отстроено и перестроено, а в двадцати минутах пешком от Невского проспекта в Санкт-Петербурге – прекрасная натура для фильмов про войну.

Согласитесь, здесь есть что-то загадочное… (XV, 51)

Путь России

(1994)

У нашей страны свой исторический путь, найти и выйти на который, однако, не так просто, как порою кажется иным радикально мыслящим политикам.

На самом деле наша дорога – это сплетение различных путей, тропинок, тропок, стёжек-дорожек, которые в итоге слагаются в некий большак, то есть главный, магистральный путь.

Но мы «ленивы и нелюбопытны», как говаривал Александр Сергеевич Пушкин. И потому не пытаемся выйти на свою дорогу, а заимствуем нечто чужеродное, не вполне нам подходящее. Ибо не знаем свою собственную историю.