Путешествия и исследования в Африке - Чарльз Ливингстон

Страна здесь разделена на области: лежащая к югу от Риви-Риви называется Нквези, а к северу – Банда; обе тянутся вдоль пограничной реки от ее истоков до устья. Это интересно, так как указывает на наличие известных представлений о ценности земли. Во многих местах эта мысль не привилась, и каждый может обработать землю там, где ему вздумается. Огород считается собственностью, а на необработанную землю никто не претендует.

Деревни, по-видимому, всегда располагают таким образом, чтобы быть в тени. О числе их мы раньше не имели ни малейшего представления, так как наш путь всегда шел вдоль реки. Теперь они все были покинуты. Кругом стояли высокие стеркулии (Sterculias) с пятидесятифутовыми стволами (не считая ветвей) желтовато-зеленого цвета. Многие хижины стояли под тенью развесистых фиговых деревьев, которыми теперь беспрепятственно питались слоны. Земля была густо покрыта отломанными ими ветвями.

Один вид стеркулий имеет почти кругловатый стручок, величиной с кулак, с семенами, покрытыми мякотью канареечного цвета, дающей большое количество прекрасного масла. Из семян деревьев моцикири также добывают жир и масло, и поэтому туземцы охраняют эти деревья.

Так как Риви-Риви течет с северо-запада, то мы шли по ее берегу, пока не пришли к народу, который успешно защищался против шаек аджава. В каждом селении мы нанимали людей, чтобы те шли вперед в следующее и объявляли, кто мы такие. Делали мы это для того, чтобы напуганные жители не принимали нас за новый отряд аджава или за португальских агентов по закупке невольников.

В этих местах возделывали кукурузу, и жители охотно продавали ее нам, но никакое красноречие не могло убедить их дать нам проводников к женщине-вождю Нианго. Очевидно, они считали, что нам нельзя доверять, хотя наши спутники без устали расхваливали нас так, что о скромности и речи не могло быть. В конце концов, чтобы успокоить их подозрения, нам пришлось вообще воздерживаться от упоминания имени этой дамы.

Было бы утомительно перечислять названия селений, которые мы миновали по дороге на северо-запад. Одно из них, самое большое из всех виденных нами в Африке, было совершенно пусто. Повсюду лежали скелеты, что представляло печальное, но обычное зрелище. Другое называлось Тете. Нам известны три места, носящих это название. Это свидетельствует о том, что слово «тете» туземного происхождения; по-видимому, оно означает место, где вода бежит по скалам. Третье селение называется Чипанга («большая работа»), что идентично Шупанге португальцев. Это повторение названий, возможно, указывает на то, что один и тот же народ когда-то принес их с севера.

Большей частью местность покрыта невысоким редким лесом; речки окаймлены очень большими деревьями. В одно из них, фиговое дерево с оригинальными листьями, попала молния. На тех местах, где сбегал вниз по стволу электрический ток, как бы в возмещение причиненного ущерба, появилась масса новых ростков и выступило большое количество смолы, какой нам никогда не приходилось до того видеть ни на одном дереве.

Война за захват невольников не распространялась дальше на запад от этой деревни Тете. Теперь, когда мы подходили к селениям, люди, счастливая страна которых никогда не страдала от вторжения врага, приветствовали нас словами, полный смысл которых мы вряд ли можем вполне постичь: «Мы рады, что вы несете не войну, а мир».

В это время года ночи еще холодные, и так как жителям не надо работать на полях, они встают много позднее восхода солнца. В другое время года они уходят на свои поля до рассвета, и первые звуки, которые слышишь утром, – это громкие разговоры мужчин и женщин в темноте. Они нарочно разговаривают так громко, чтобы отпугнуть звуком своего голоса диких животных.

Когда нет никакой работы, первым признаком наступающего дня бывает громкий кашель курильщиков конопли.

Однажды утром, задержавшись из-за переговоров о проводниках, используемых нами главным образом для того, чтобы они знакомили с нами жителей других селений, мы – двое белых – ушли немного вперед, держась реки. Так как наши люди всегда могли выяснить, по какому пути мы пошли, по следам наших ботинок, мы спокойно ушли таким образом на протяжение нескольких миль. На этот раз, однако, они потеряли наш след. Тропа была хорошо проторена слонами, гиенами, палла (Pallahs) и зебрами, но человеческая нога не ступала на нее уже много дней. К заходу солнца мы дошли до одной покинутой деревушки, где сделали себе удобные постели из травы. В таких случаях, чтобы привлечь внимание заблудившихся, обычно стреляют из мушкетов. В данном случае звуки стрельбы только ввели нас в заблуждение: услышав на следующее утро выстрелы, мы после длинного, утомительного перехода пришли только к нескольким туземным охотникам, которые стреляли в буйволов. Вернувшись в маленькое селение, мы встретили там знакомых людей, которые помнили нас, когда мы проезжали на лодке по пути к озеру. Они сделали для нас все, что могли.

Тамаринды, приготовленные в золе, и немного муки из кокорника (Cawitch) были единственной пищей, имевшейся у них. Кокорник, как мы уже говорили, представляет собой боб с коричневым бархатистым покровом из маленьких колючек, которые при прикосновении проникают в поры кожи и вызывают болезненный зуд. Женщины во время голода собирают эти бобы, жгут над ними траву, чтобы уничтожить колючки, затем вымачивают их, пока они не дают ростка, моют в чистой воде и затем или варят их, или толкут; получающаяся мука напоминает нашу бобовую. Растение это обвивает стебли высокой травы и изобилует везде, где растет тростник. Несмотря на то что оно является мучением для путешественников, которым случится прикоснуться к его стручкам, во время голода оно оказывает хорошую услугу, спасая многих людей от голодной смерти. Здесь его называют китедзи.

Так как мы в этот день исходили не меньше 20 миль, отыскивая свою группу, отдых на циновке в лучшей хижине деревни показался нам очень сладким. Накануне вечером каждый из нас съел на ужин по голубю, а в этот день после полудня только по пригоршне каши из китедзи. Когда стало уже темно, одна добрая женщина смолола немного зерна, которое она берегла на семена, и сварила из него кашу. Эту кашу и чашку сладковатых дикорастущих овощей в виде приправы принес и поставил перед нами маленький мальчик. При этом, следуя обычаю, который требуется здесь вежливостью и которому неукоснительно обучают всех детей, он несколько раз сильно хлопнул в ладоши. Пищи было так мало, что даже тот из нас, который был меньше голоден и не спал в то время, когда ее принесли, подумал, что все это предназначается для него одного, и тут же приступил к делу. В это время его товарищу по несчастью, погруженному в сон, начало сниться, что он находится на каком-то большом пиршестве. Проснувшись как раз вовремя, чтобы успеть захватать хоть крохотный остаток этого мизерного обеда, он потом забавлялся тем, что выслушивал извинения безжалостного обжоры, которого вполне понимал, так как он сам так же хотел есть, как и его спутник.