Совьетика - Ирина Маленко

Моей первой реакцией было бежать от него на край света. Но это был такой славный, такой безобидный и такой несчастный человек, что сделать это было не так-то легко. Мне было его очень жалко. Я пыталась урезонить его, объяснить ему, что дело тут не в любви и уж тем более не во мне: он просто внушил ее себе, от одиночества, и что мы могли бы быть прекрасными друзьями -мы так похожи, у нас даже знак гороскопа один! А разве настоящая дружба – это не здорово?

Но он никак не мог оставить свои надежды… Его фантазии были безграничны, как у настоящей Рыбы.

– Представляешь, что скажет Он, когда увидит нас вместе!- говорил мне Том, имея в виду Лидера. Я попробовала себе представить – и мне чуть не стало дурно…

Во всем ему виделся глубокий смысл, во всем он искал какой-то символизм… Даже в моем небезупречном английском: когда он спросил меня, как отреагировала бы моя мама на его мне признания, а я сказала: «She will kill me” вместо «she would kill me»

Это «will» дало ему каким-то образом надежду на возможность наших с ним отношений! Я слушала его – и видела перед собой гипертрофированную версию самой себя. И от этого становилось неуютно. Я все больше начинала задумываться о своем собственном поведении и отношении к жизни.

Он разговаривал со мной, как подвыпивший Бунша- с царицей: что бы я ни говорила, это всегда было «ну очаровательно, Марфа Васильевна!». К слову, подвыпившим он бывал довольно часто – и тогда он звонил мне поздно вечером и начинал рассказывать прямо по телефону, что, где и когда.

– А после этого мы с друзьями пошли в ресторан…

– … И выпили по бутылке вина каждый!- подсказывала я.

– Правильно, а откуда ты знаешь, моя милочка?- умилялся Том.

– Так вы же это делаете каждую неделю!

Тут он переходил на ирландский и долго и бурно клялся мне, что я – любовь всей его жизни. Хорошо еще, что я не все понимала!

От него я узнавала вещи, которые я его совсем не спрашивала и даже не хотела знать: кто в республиканском движении какой сексуальной ориентации или как один из очень известных в нем людей (не буду называть его фамилию) утащил у него из шкафа редкую книжку про Южную Африку… Я слушала его и думала, что из меня могла бы, пожалуй, получиться неплохая Мата Хари. Вот только мне совсем не хотелось ею быть.

– Да что я Вам так сдалась? – недоумевала я, – Зачем я Вам вообще, что во мне такого? Вам просто одиноко, вот и все. Так давайте же будем друзьями.

– Женя, ты сама не знаешь, какой ты человек…

– Мне только недавно сказали, что невозможный.

– Какой идиот это сказал? Оливер? Он сам – скрытый «голубой» и ненавидит женщин, я это знаю точно. Его баскская подруга – это просто для отвода глаз, а ей – причина, чтобы здесь остаться…

– Не надо мне этого рассказывать, пожалуйста…

– Хорошо, не буду. Так вот, я начал о тебе… Ты понимаешь, ты вся такая свежая… непосредственная.. в тебе есть что-то почти детское, очень ранимое, открытое… и в то же время у тебя острый ум, совершенно беспощадная сила самоанализа. Ты видишь все свои слабости, разбираешь их по полочкам – и сама смеешься над ними. Когда большинство людей даже боятся себе в своих слабостях признаться! Я таких как ты еще никогда не встречал…

«И слава богу, что нет», подумала я.

Он уже представлял себе, как «на нас» отреагируют его соседи, и я поняла, что надо что-то делать…На каких на нас, Том? Hello?! Wake up and smell the coffee! А еще он был страшно ревнив – не имея еще даже никаких прав на ревность. Нет, пожалуй, здесь лучше выбросить словосочетание «еще даже», а то это опять подаст ему надежду…

Да что это с ними со всеми?

Я поставила ему ультиматум: или мы остаемся только друзьями, или …

Том выбрал второе «или». Теперь он со мной не разговаривает. Что ж, это его выбор.

Сейчас он уже женат в третий раз. На этот раз на своей ровеснице. Я же говорила, что это был лишь приступ одиночества. И оказалась права. Надеюсь, что «молодые» счастливы вместе.

Я вовсе не смеюсь над пожилыми людьми – наоборот, теперь уже я и сама хорошо представляю себе, каково это: быть внешне немолодым или толстым, а в душе оставаться прежним стройным юнцом.. Но какой бы юной я ни чувствовала себя в душе, я никогда теперь не забываю, сколько мне на самом деле лет. И не позорюсь больше. По крайней мере, стараюсь не позориться. Вот главный результат моего знакомства с Томом.

***

…Постепенно обида моя росла. И чернело у меня на сердце, как мне описывала когда-то это состояние моя бабуля. И в конце концов я сказала себе «Awor esei ta basta! »

На тот день, когда Лидер должен был проехать по Кавану с предвыборной агитацией, я наметила операцию «Прощание славянки». Почему она так называлась, я объясню чуть позже.

Я ничего никогда не рассказывала о ней – ни фермеру Фрэнку, ни кому-либо другому.

Я приехала в Каван заранее, под вечер, и фермер Фрэнк, у которого были ключи от местного партийного офиса, потому что он только что закончил его отделывать, пустил меня в этот самый офис с ночевкой. Дело в том, что собственного дома он стеснялся – коровник свой он мне продемонстрировал, даже с гордостью, а вот дом – нет. В таком уж, видимо, тот был творческом беспорядке. Ну, а поскольку ночевать в коровнике возможным не представлялось, я и оказалась вместо этого в офисе Шинн Фейн…

Спала я на втором этаже, на полу. Там все еще не было отделано, даже вместо пола все еще были голые доски. Было холодно. Фрэнк притащил мне электрический обогреватель, и я ужасно боялась, что ненароком мы с ним на пару спалим все здание как раз накануне визита Лидера: сочетание открытой раскаленной спирали обогревателя с сухими досками вокруг не предвещало ничего хорошего. К зданию была подключена сигнализация, и Фрэнк показал мне, как отключать ее изнутри, когда я утром спущусь вниз. (И после всего этого он еще будет заверять меня, что когда-то состоял в рядах армии? Да ни за что не поверю!)

Утром я проснулась и еще раз хорошенько подумала, стоит ли мне делать то, что я решила. И решила, что стоит – если я хочу оторвать себя от этих людей, к которым я так приросла всем сердцем, а они только издеваются надо мной.

…Когда Фрэнк вышел Лидеру навстречу, то не знаю почему , но он начал меня тому заново представлять. Хотя сам прекрасно знал, что мы уже знакомы.

– А это Евгения, она из города, где делают «Калашниковы». И сама она тоже Калашникофф…

Услышав слово «Калашников», Лидер сморщился как от зубной боли. Оно было теперь не в моде. «Не то, не то, Базилио…» – поняла я. Но Фрэнк так ничего и не понял. И продолжал гнуть свою линию.

– Я знаю эту женщину…, – вздохнул, перебив его, Лидер.

И я вручила ему – нет, не бомбу и не бокал отравленного вина, но для меня самой это было даже хуже того! – видеокассету с песнями и танцами народов разных стран: пусть привыкает ирландский товарищ не вариться в собственном соку. Пусть привыкает к тому, что мир вокруг него изменяется.

Мне хотелось поделиться всем тем огромным культурным разнообразием и богатством мира за пределами Ирландии, которые для меня самой давно уже были неотьемлемой частичкой моей жизни и которые для большинства ирландцев – по-прежнему что-то такое марсианское.

Но была здесь и еще одна причина. Почти самобичевание. Связанное с той невидимой обструкцией, с которой я столкнулась в рядах его соратников, и от которой мне было так непередаваемо больно.

Ах, вы думаете, что я просто глупенькая иностранная искательница экзотики, которая сбежит от вас при малейшей трудности?Как ваши дамочки, бегающие жаловаться в ФБР? Только их вы терпите потому что они «ирландской породы» и при долларах…

Ну что ж, продолжайте так думать. Флаг вам в руки. Вот вам даже материальчик, который до конца поможет вам самим в это поверить. Так вам! Вот так! И еще раз так!

А если честно, то я просто сжигала за собой мосты. Потому что после этого видео, где среди прочих и я сама отплясывала латиноамериканское меренге, никакая сила на свете не заставила бы меня больше показаться Лидеру на глаза… Ну, и всем остальным – с ним заодно.

Он не знал этого, но это так я прощалась с ним. И не только с ним – с ними со всеми. Если бы я не подарила ему ту кассету, мне было бы гораздо труднее заставить себя это сделать. Так уж я устроена. Понимаете?

***

…Всех их я знаю в лицо, знаю имена некоторых или место работы, – но, хотя мы видимся каждый день, мы остаемся практически незнакомыми друг другу…

Каждое утро я вхожу в двери самого первого автобуса на Белфаст, поеживаясь от холода и до конца не проснувшись. Каждое утро мы приветливо здороваемся я и невысокий мужчина средних лет чисто шотландской внешности, который уже сидит в автобусе, когда в него вхожу я – хотя нас никто друг другу не представлял.

Я знаю, что его зовут Джим. Знаю потому, что в Баллинахинче в наш же автобус войдет другой мужчина, который всегда со мной здоровается, маленький круглый веселый старичок, судя по его форме – тоже работник автобусной компании, чьего имени я так до сих пор и не знаю, – и, поздоровавшись со мной, гаркнет на весь автобус "шотландцу": "Привет, Джим!"