На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

—  Застрелить тебя? — воскликнул Миша. — Нет! С чего бы нам этого хотелось? Кто за это заплатил бы?

 — Даже если бы кто-то заплатил, это всё равно не стоило бы наших усилий, — добавил Гриша. — Да, ты немного похудел, но чистка всё равно заняла бы слишком много времени.

 — Твой Полковник сейчас где-то здесь, — вскользь обмолвился Миша. — Вот так зрелище было в Вене.

Киприан слышал историю, вошедшую в фольклор отрасли. Когда, наконец, пришло время Полковника, сослуживцы оставили его в кабинете Военного Министерства наедине с заряженным пистолетом, ожидая традиционного благовоспитанного самоубийства. Вместо этого Кеуч схватил пистолет системы Борхардта-Люгера и начал палить по всем в пределах досягаемости, расчистил себе выход из Министерства на Плац-ам-Хоф, по соседству там Кредитное Общество, они подумали, что это ограбление, и начали стрелять в ответ, Хофбург вскоре превратился в Додж-Сити, а потом Кеуч сбежал — если верить легенде, на «Восточном экспрессе», следующем на восток. После этого его никто не видел.

  — Официально никто не видел, — сказал Миша.

—  Шантаж больше не действует, — Гриша чуть не плакал. — Предпочитаете представителей своего пола? Ну и что? В наше время это способствует карьерному росту.

— Боюсь, в Разведывательной Службе Ее Величества еще не так просветлены, — сказал Киприан.

 —  Турция была раем, — томился Миша, — эти мальчики с глазами цвета инжира.

— Теперь уж не то, конечно. Константинополь превратился в пустыню. Ничего нет молодого в Младотурках, на самом деле это — банда старых пуританских кумушек.

 — Но, должен сказать, — возразил Киприан, — они проявили поразительную сдержанность в кровавой бане для оттоманского сброда, исключая совсем уж неисправимые случаи, вроде Фехим-Паши, старого главаря шпионов...

 — Да, а эта операция в Бурсе, — широко улыбнулся Гриша. — Довольно стильно, не правда ли?

   Киприан прищурился.

 — Вы двое...каким-то образом...не были ли...посредниками в этой операции?

Миша и Гриша переглянулись и захихикали. Несколько пугающе. Киприан испытал резкое желание оказаться где-то в другом месте.

—  Почти единственный пункт, по которому в последнее время достигли соглашения англичане и немцы, — сказал Миша.

 — Бедный Фехим, —  сказал Гриша, —  и в этот момент его товарищ, смотревший на входную дверь, начал вести себя странно.

Киприан, не обладавший даром ясновиденья, тем не менее, понял, кто только что вошел. Немного погодя он рискнул украдкой посмотреть через плечо. Кеуч носил монокль, который многие сначала ошибочно принимали за искусственный глаз, и, хотя он окинул Киприана беглым взглядом, кажется, не узнал —  но это могло быть частью его нынешней игры.

—  Ты уж меня извини, Лейтвуд..., — проворчал Бевис, быстро потянув Киприана за руку.

  — Не сейчас, Мойстли, я предаюсь ностальгии.

Пока на землю опускалась тьма, муэдзины кричали призывы на молитву с сотен башен: до заката, после заката, и еще раз —  при последних проблесках дня. Здесь под музыку аналогичной тональности танцевали сифте-телли, словно, как и для молитвы, для этого танца необходимо было отчуждение тела от повседневной простоты.

Кажется, очень много молодых мужчин в городе знали полковника, но столь же многие и стеснялись, когда подходили, чтобы его поприветствовать. Из любопытства Киприан подошел и присоединился к группе, тесно столпившейся вокруг стола Полковника. Вблизи он заметил роковую неравномерность длины усов Кеуча, потертость отворотов пиджака и брюк, сигаретные пропалины и следы вторжения моли, а также более земных вредителей. Полковник распространялся на тему достоинств Пятнадцатого Военного Округа, также известного как Босния.

 — В Венском генеральном штабе всегда присутствовал прусский элемент, что делало жизнь, полную человеческих удовольствий, сложной, если не вовсе невозможной. Офицерская честь...самоубийство...тому подобное.

   Воцарилось неловкое молчание.

 — А здесь —  более сбалансированный подход к жизни, и Пруссофилы наносят меньше вреда.

Он, подобно горькому пьянице, погрузился в свою историю, подробный перечень жалоб. Уши не навострились. Впрочем, Киприана посетила спокойная мысль, что Кеуч не настолько пьян. Взгляд оставался острым, как у змеи, напоминая о неизбежном наказании, которому Киприан подвергался в руках этого бубнящего в захудалом пабе зануды, некоторые из этих наказаний в то время казались ему эротичными. Не было ли это плаксивое повествование обольщением?

  — Это важно! — снова Бивис, тащит их обратно к их столику.

  — Прости великодушно, Мойстли, что произошло?

 — Эта исполнительница танца живота, — он кивнул на нее, серьезно морща лоб.

— Прелестная девушка, да, что там насчет нее.

  — Она — парень!

   Киприан прищурился.

 —  Думаю, да. Хотелось бы мне иметь такие волосы.

Когда он снова посмотрел на соседний столик, оказалось, что Полковник таинственным образом исчез.

Они как-то вернулись в свой пансион, а на следующий день Киприан переехал из одного отеля в другой, потом он узнал, что Кеуч, зарегистрированный в отеле «Европа» под чужим именем, уже отбыл, сославшись на действующую договоренность о неразглашении его нового адреса под страхом смерти или выплаты штрафа наличными.

Данило, который знал всё, появился в номере Киприана с предупреждением:

 — Я не решался вас этим тревожить, Лейтвуд, поскольку вы, кажется, из тех юных неврастеников, которые сейчас встречаются повсюду. Но необходимо вам об этом сказать. Вы прибыли в Сараево по фиктивному поручению. Всё, что требуется — заманить вас в Боснию, где австрийцам будет легче вас захватить. Ваши английские работодатели сдали вас им как «сербского агента», в сложившейся ситуации ни они, ни даже русские не будут особо склонны вас щадить. Кажется, вы больше ничего не должны Англии. Советую вам уехать. Спасайте свою жизнь.

  — А полковник Кеуч в этом участвует?

Брови Данилы взметнулись вверх, угол наклона головы выражал сомнение.

 — Ему нужно принять слишком много своих предосторожностей. Но вы могли бы чувствовать себя комфортнее вне города.

  — Похоже, вы и не собирались уезжать.

—  Я уже допускаю, что они решают политический вопрос, — он оглянулся по сторонам и назад. — И всё же...

 —  Продолжайте, я мог бы воспользоваться этой информацией.

 — По причинам, которые вам, возможно, не надо знать, для меня оставаться здесь — теперь, скорее, проблема.

 —  Кризис углубляется, или что-то вроде того?

   Данило пожал плечами.

 —  Вот. Вам лучше надеть это.

Он вручил Бивису и Киприану по феске. Феска Киприана была такой маленькой, что налезла только на затылок благодаря какому-то ввинчивающему движению.

  — Погодите, поменяемся фесками.

   Самое странное, что это не решило проблему.

  — Нет смысла, — пробормотал Бивис.

 — Иногда такое случается, — мрачно сказал Данило, — но чаще в старых легендах, чем в нашей нынешней жизни. Голова неверного выдает его, отвергая феску. Вероятно, вы оба — ревностные Христиане?

  — Не особенно, — хором возразили Киприан и Бивис.

  — Феска лучше знает, — сказал Данило. — Феску не проведешь.

Две недели спустя всё стало безнадежно плохо. Киприан и Данило блуждали без карты в краю гор, лесов и нежданных глубоких буераков, в некоторые из которых они едва не свалились. Совершенно устав, они потеряли Бивиса. По дороге в Боснийский Брод он просто непостижимым образом исчез из поезда.

Они искали его в вагонах, полных еврейских семейств, едущих к минеральным источникам в Киселяк, инженеров марганцевой шахты в Цевляновичах, углекопов и добытчиков железа, жен и детей, и верных возлюбленных (категория людей, внушавшая Киприану тайное чувство неловкости), которые ехали проведать своих сожителей в тюрьме в Зенице, но всё безрезультатно. Боясь неприятностей, Киприан хотел просто ехать дальше, но чувствовал себя обязанным сойти с поезда и поискать Бивиса.