Записки опального директора - Натан Гимельфарб

У нас были серьёзные основания беспокоиться о прочности их брака с Володей. Полечка могла в любое время остаться одна, без достаточных средств к существованию и необходимой моральной

поддержки. Расчитывать, что её, на старости лет, приютят дети не приходилось. В их семье только она была полной еврейкой и сполна получала всю жизнь полагающиеся по этому статусу дивиденды.

Володя, хоть и имел полуеврейское происхождение по матери, гордо носил отцовскую фамилию. Валера и Борик считались по паспорту русскими и это сыграло свою роль в их образовании и росте служебной карьеры. Их жёны были русскими и не следовало ждать, что у них когда-нибудь появится желание привлечь постороннее внимание к полуеврейскому происхождению своих мужей. Да и сама Полечка позволяла себе пользоваться своим правом семейного гостя не более одной недели, пока ещё сохранялись запасы привезенного продовольствия и достаточные для покупки подарков денежные средства.

Наше предложение о смене местожительства застигло семью Елизаровых врасплох. К этому они тогда оказались совсем неподготовленными. Володя, который к тому времени ещё оставался непоколебимым патриотом советской страны, считал выезд изменой Родине и категорически исключал такую возможность по отношению к себе. Он заявил, что никуда не поедет, а если этого захочет Полечка, то он препятствовать не будет. Что касается детей, то они, по его мнению, должны были сами рещать эти вопросы. Позднее Володя уточнил, что Борик в любом случае останется с ним и переедет с семьёй в Ейск, в их двухкомнатную квартиру в центре города. Ехать одна Полечка не решалась.

В сложной ситуации тогда оказались и наши одесские родственники. Полуеврейская семья Бори была на распутьи. Жена Люся, чистокровная украинка, всеми своими корнями была привязана к селу Евтодия, где она родилась, жили и умерли её родители, и поблизости от которого теперь жила её сестра Лиля с семьёй. Никакие уговоры Бори на неё не действовали и об их отъезде тогда не могло быть и речи.

Старшая дочь Светочка, ровесница наших мальчиков, по паспорту была украинкой, муж её Саша, русский, и потому они не испытывали дискриминации, несмотря на еврейское происхождение отца-Бори. Покидать родину они ещё не собирались.

Кто в их семье давно созрел к отъезду - дочь Аллочка и её муж Лёва. Он, кроме еврейской фамилии Гишвалинов, обладал всеми другими отличительными особенностями настоящего еврея и был по уши сыт антисемитизмом, который, несмотря на его кандидатскую степень и большие способности, не позволял ему подняться выше должности старшего научного сотрудника в исследовательском институте пишевой промышленности. Они готовы были воспользоваться любой возможностью покинуть страну, но помочь им это сделать сейчас по степени родства мы не могли.

Складывалось так, что на интервью мы должны были ехать только с Верочкой и примкнувшей к нам тётей Полей, а все другие наши родственники оставались здесь в ожидании других возможностей для отъезда или в процессе созревания к этому.

169

О предстоящей в марте поездке нашей семьи в Москву знали только близкие родственники. Даже друзья не были посвящены в эту тайну. Её разглашение могло стоить мне не только увольнения с работы под любым удобным предлогом, но и осложнений с выдачей загранпаспорта по мотивам допуска к секретной документации или другим надуманным причинам. Могла лишиться по этим же причинам своей должности и Верочка. Неприятна была бы и молва по этому поводу.

Всю подготовительную работу и оформление необходимых документов к интервью взяла на себя Анечка. Приходилось только удивляться её внезапно раскрывшимся способностям к выполнению этой непростой работы. Ей, которой всю жизнь трудно было даже письмо написать, пришлось заполнять массу анкет и других бумаг, большинство из которых были на английском языке, но она с этим прекрасно справилась. Были у неё, конечно, языковые трудности (в школе и институте мы изучали немецкий), но она успешно их преодолевала при помощи словарей, которыми мы к тому времени успели обзавестись.

Пользуясь своим служебным положением, я договорился с одним из наших заказчиков о бронировании мест в гостинице на всю семью, под предлогом выезда на празднование юбилея нашего столичного родственника. В то время было совсем непросто определить несколько человек на ночлег в центре Москвы.

С помощью друзей удалось купить билеты на поезд “Могилёв-Москва” в оба конца, и вечером десятого марта вся наша семья отправилась на интервью. Поезд прибыл на Белорусский вокзал в шесть утра и через полчаса мы уже были на улице Чайковского, где тогда размещалось американское посольство. Несмотря на ранний час, у здания стояло уже несколько сот человек.

В Москве оказалось намного холоднее чем в Могилёве, весной здесь ещё и не пахло. Лежал снег и было морозно. Я отправил женщин и детей в только что открывшееся кафе погреться и позавтракать, а сам остался в очереди. Здесь были люди изо всех концов нашей необъятной Родины. Некоторые добивались гостевой визы, но большинство желало навсегда покинуть страну.

Мне раньше казалось, что статус беженца получают в основном евреи, стремящиеся убежать от антисемитизма и дискриминации. На самом деле в тот день они здесь были не в большинстве. Многие русские, украинцы и белоруссы говорили о преследованиях, которым они подвергались в связи с принадлежностью к некоторым религиозным сектам. Армяне рассказывали, что бежали из Баку, где начались погромы со множеством человеческих жертв, а литовцы, эстонцы и латыши утверждали, что подвергаются гонениям из-за их стремления к независимости от России. Были в очереди и азербайджанцы, и грузины, и представители других национальностей и этнических групп. Все они причисляли себя к гонимым в стране, где дружба народов считалась основополагающим принципом существования государства, а преследования на расовой, национальной и религиозной почве были по закону уголовно наказуемыми.

Много было и евреев. Они приехали из Украины и Молдавии, Белоруссии и России, Средней Азии и Кавказа. Были и местные жители - москвичи. И каждый со своей историей и основаниями просить статус беженца. Хоть в стране уже несколько лет властвовала демократия и гласность, говорили шёпотом, опасаясь, на всякий случай, доносов.

Очередь двигалась быстро и в полдень мы оказались у калитки постового милиционера, который следил за порядком, требуя оставлять сумки и металлические предметы за оградой посольства. Хоть мы и беспокоились за сохранность своих вещей, пришлось всё оставить под присмотром чужих людей, что были дальше нас в очереди.