Солона ты, земля! - Георгий Егоров

— Нет, Костя. Ты говоришь о совсем разных вещах, — возразил Николай. — И время не то и Сергей нисколько не похож на Переверзева. Это ты напрасно.

— Ну и слава Богу, если это не так. Я очень рад.

— Серега все-таки молодец! — подвыпивший Николай был разговорчив и чувствителен. — Я удивляюсь, Сергей, откуда у тебя только берется энергия. Круглыми сутками по району мотаешься и еще на девок хватает. Когда ты спишь?

Сергей засмеялся.

— На ходу сплю, как лошадь.

— На ходу спал Шатров. Болезненный какой-то был…

Сергей тряхнул головой.

— Да-a, ты его не знаешь. Сегодня случайно открылась еще одна из его махинаций. Завтра поручу прокурору разобраться в этом деле, в крайком буду писать. Безнаказанно оставлять нельзя…

Другое время настало, другими стали и сами михайловские друзья Сергей, Костя, Николай. Скучно было Оксане и деду Леонтьичу в такой компании. Несколько раз дед Охохо пытался перебить разговор друзей, но его никто не поддержал. И только потом, когда они вволю наговорились о колхозных делах, стало повеселее — Костя начал рассказывать, как он партизанил, как жил среди немцев, как играл роль их холуя — даже однажды тер спину в ванне немецкому коменданту.

— До сих пор понять не могу, как у меня хватило силы сдержаться и не задавить этого питекантропа, — ударил Костя кулаком об стол. — Комендант типичный садист. Первое впечатление о нем было такое: очень вежливый, культурный немец. А потом я узнал, что он сам пытал захваченных подпольщиков. Причем в пытках изощрялся до виртуозности. И в то же время был неимоверным трусом. Дом, где жил, превратил в крепость, поставил пулеметы, охрану. Зная эту его слабость, я время от времени пугал его — приносил, якобы подобранные около моей водокачки, партизанские листовки и письма с угрозами. А письма эти я писал сам. Как уж я в них изощрялся, облаивая этого ихтиазавра! Он бледнел и трясся от страха. А потом, когда фронт начал приближаться, я получил приказ убрать это доисторическое существо. Целый день я обдумывал как бы поэффектнее это сделать. И решил повесить его середь бела дня в его же собственном кабинете.

— Наверное, переполоху наделал? — спросил крайне заинтересованный Николай.

— Тогда было не до переполоху, возразил Костя и вдруг засмеялся. — Вы бы посмотрели, ребята, какое было лицо у этого одноклеточного, когда я ему скачал, с кем он имеет дело, и зачитал ему приговор. Глаза у него из орбит повылазили, причем на этот раз не от страха, а от удивления: я — и вдруг партизанский разведчик!..

6

Редактору районной газеты Юрию Колыгину нравилась его новая работа.

— Газетчик — это то же самое, что разведчик в армии, — всегда все раньше других знает, — говорил он Альке, ходившей последние месяцы беременности.

Шло время, и бывший комсомольский секретарь начал понимать, что газетчик не только должен знать все раньше других, но и уметь осмыслить каждый факт, каждое явление жизни.

В марте район одним из первых в крае выполнил план ремонта тракторов. Это была победа нового руководства. На очередном пленуме райкома Сергей Григорьевич говорил:

— Знаю, многие недовольны были, когда я жестко требовал от вас темпов ремонта, когда никому не давал передышки. Шептались по зауглам. Теперь видите плоды своей работы?

Юрий рассматривал из президиума довольные лица директоров МТС, поблескивающую рыжую физиономию Кульгузкина, сосредоточенного Лопатина, работающего сейчас председателем в Воеводинске, в колхозе «Светлый путь», задумчивые глаза михайловского председателя Шмырева. Давно уже эти люди, наверное, не испытывали такого удовлетворения от своего труда. Приятно сидеть на таком пленуме, слушать фамилии стахановцев: приятно слушать речи о достижениях — на снегозадержании, на вывозке навоза… Приятно потому, что и доля твоих усилий есть в общей этой победе.

Юрий иногда поглядывал на Новокшонова, удивлялся — лицо секретаря райкома было, пожалуй, единственным, на котором не было отпечатка удовлетворения. Оно, как всегда, озабочено и даже сурово.

Рассматривая зал, много видел Юрий новых председателей — они особо бросались в глаза своими шинелями, армейскими бушлатами. Видел и старых, давно уже знакомых, примелькавшихся за два года работы в районе. Одного только Юрий понять не мог — почему среди старых председателей еще сидит Кульгузкин. Не здесь бы ему сидеть надо за его плутни и махинации.

После пленума Юрий спросил об этом первого. Тот недовольно буркнул:

— В тюрьму всегда успеет. Здесь он больше пользы сейчас даст.

— А колхозники недовольны. Говорят, Кульгузкину всегда все с рук сходит.

Сергей Григорьевич помолчал, нехотя ответил:

— Всем не угодишь…

В апреле, в самую распутицу, взял однажды Новокшонов с собой в Петуховку Юрия. Ехали вдвоем в ходке. Райкомовский вороной рысак маховито разбрасывал по сторонам грязь. Сергей Григорьевич, завернувшись в дождевик, сосредоточенно молчал и лишь изредка кидал по сторонам на оголившиеся поля короткие взгляды. Юрий тоже молчал.

Весенний воздух был одуряюще чист и свеж.

— Ну как, сын растет? — вдруг спросил Новокшонов.

— Растет, — ответил не поворачивая головы Юрий. — Уже улыбается.

И опять надолго замолчали. Эта зима для Юрия была какой-то необычной. В чем ее необычность, он никак не мог понять. Не потому, что он стал отцом — это само собой, не потому, что был захвачен новой работой. Необычность была в чем-то другом. В душе что-то творилось, какая- то тревога вкрадывалась в нее. Откуда она вкрадывалась, что ее породило? И на фронте бывали тревожные дни. Но там не та тревога — там терзали предчувствия. Здесь же совсем другое — почему-то тревожили успехи района. Словно было в этих успехах что-то временное, преходящее. Казалось, не сегодня завтра что-то случится и сразу исчезнет вся эта кипучка, вся шумиха — будто от радужного сна оторвутся люди. Лишь с Алькой он поделился своими думами. Та рассудила быстро:

— Привыкли, что район в хвосте плетется, вот и не верится сейчас, что начали вылезать в передовики…

Может, она и права. Были дни, когда он уже почти совсем соглашался с Алькиными доводами. Но посидит на бюро райкома партии и снова начинает шевелиться сомнение. Почему именно после бюро?..

Сергей Григорьевич неожиданно обратился к Юрию.

— Получили семенную ссуду, полторы тысячи центнеров. Как думаешь, кому дать в первую очередь? На всех все равно не хватит.

Юрий подумал немного.

— Я бы прежде всего дал отстающим колхозам. А вообще надо на бюро разобраться с каждым колхозом в отдельности.

Новокшонов отвернулся, ничего не сказал. И, видимо, так ничего бы и не ответил, если бы не чувствовал на себе выжидательный взгляд Юрия.

— Я знал, что ты так ответишь… об отстающих колхозах, — сказал он наконец.

— У вас другое мнение?

Сергей Григорьевич улыбнулся.

— Десять лет назад… даже пять лет назад, — уточнил он, — я бы тоже так поступил… по молодости. А точнее, не по молодости, а по простоте своей. — Он не спеша туго намотал вожжи на головку плетеного коробка, достал кисет и, поглядывая на взыгравшего вдруг рысака, стал закуривать. И только потом, когда закурил, взял опять вожжи, продолжил, словно испытывая терпение собеседника — А теперь я так не сделаю. В отстающий колхоз отдавать сейчас семена — не в коня травить овес. Сильный колхоз от этих семян даст нам хлеб, а слабый и семена не вернет. Понял, редактор?

— Понял. Но не согласен.

— Это я тебе для сведения, — словно не расслышав, добавил Сергей Григорьевич.

— Для сведения, чтобы я на бюро не возражал, да?

— А при чем здесь бюро? Я с тобой разговариваю не как с членом бюро, а как с редактором.

— А я и как редактор не согласен.

— Почему?

— Потому, что подставлять подножку и так еле стоящему, нечестно.

— Они давно уже не стоящие.

— Тем более, бить лежащих — мало чести.

— Стране нужен хлеб. Дать его — в этом и есть наша честь.

— Значит, вы считаете: все равно — как, лишь бы была достигнута цель? Цель оправдывает средства, да?

Сергей Григорьевич ничего не ответил. Лишь дрогнули уголки губ. Не то улыбка, не то гримаса дернула.

— Поэтому и Кульгузкина не отдали под суд? — не отставал Юрий.

Сергей Григорьевич расхохотался. Рысак испуганно всхрапнул, шарахнулся. Новокшонов еще сильнее натянул вожжи. Повернулся к Юрию и все еще веселыми глазами внимательно посмотрел на него.

— Молодой ты, а дотошный оказывается!

После этого до самой Петуховки ехали молча.

В селе они застали непонятную суматоху — куда-то бежали люди, что-то кричали, проскакали два пацана верхом на одной лошади… Около сельсовета Сергей Григорьевич остановил женщину, спросил, что случилось.